Мидлштейны - [56]
— Я теперь сирота! — хрипло крикнула Робин, и ее голос потонул в гуле басов.
«Она пожалеет, — подумал Ричард. — Она еще вспомнит об отце».
Но Робин так и не вспомнит, по крайней мере пока он жив. (На его похоронах она, убитая горем, безутешно рыдает в объятиях Дэниела. Другим родственникам не до нее, они сами тяжело переживают потерю.) В следующие десять лет Робин почти не разговаривает с отцом, только изредка, и то — быстро, по семейным вопросам. Порой они встречаются взглядами, она отводит глаза, кривит губы… Он дорожит такими моментами.
Когда все приходят на кладбище и с надгробия Эди снимают покрывало, Робин не обращает на отца внимания. Она держится от него в стороне и на днях рождения близнецов, и на церемониях, когда Джошу и Эмили вручают дипломы, и даже на двадцатой годовщине Рашели и Бенни. Она не приглашает его к себе на свадьбу. Ричард узнает, что дочь вышла замуж, лишь пару месяцев спустя, да и то случайно. Дома у Бенни он видит фотографию, на ней — Робин в подвенечном платье и Эмили, подружку невесты. Беверли, к тому времени — его жена, так огорчается за него, что Ричард не может удержать слез. Он уходит в ванную и слишком долго стоит там, вцепившись в раковину. Ему не хватает Эди, не хватает дочери. Неужели он поступил так ужасно? Неужели нет в жизни уровней и нюансов? Разве не раскрашена она во все оттенки серого и твои взгляды в двадцать, тридцать, сорок лет не отличаются от взглядов в шестьдесят и семьдесят? Боже, а ведь семьдесят уже скоро! Если бы только он мог объяснить Робин, что раскаяние приходит в любое время, когда его и не ждешь, и мучает тебя всю жизнь. Если бы только он мог все переделать, если бы ему дали вторую попытку, он бы изо всех сил боролся за свой брак с Эди, за ее жизнь. Впрочем, нет, неправда, потому что в дверь постучали: Беверли заглянула проверить, как он, и нежно взяла его за руку. Беверли! Его спасение, его поздний ангел — фигурка, улыбка, гладкая кожа, только у глаз появились лучики морщин. Вот она. Вот почему он обменял одну жизнь на другую.
Но сейчас, в гостиной, он только начал жалеть и понимать, скорбь ждала впереди. Робин спорила с Рашелью, Бенни вошел в комнату, сердито качая головой. Друг покойной жены сидел теперь на диване, вцепившись в колени, и вздрагивал от рыданий, а дочь обнимала его. Музыку наверху выключили.
— Она бы не захотела его здесь видеть, — сказала Робин. — Я знаю наверняка. Уж мне-то можно говорить от имени мамы.
— Он имеет полное право тут находиться, — ответила сноха, и Ричард понял, что разговор окончен.
Это все-таки ее дом. Тут уж не поспоришь. Хозяйка — Рашель, она и командует парадом.
Робин вылетела из кухни, хлопнув дверью. Люди отвернулись. Не надо смотреть на бедную девочку. Она потеряла мать. Робин выбежала на улицу, но вскоре появилась на заднем дворе. В окно было видно, как она плюхнулась в раскладное кресло у бассейна. К ней подошел Бенни и закурил. Брат с сестрой поставили кресла спиной к дому и сели, передавая друг другу сигарету с травой.
Ричард все стоял у двери и никак не мог сдвинуться с места. Из кухни выглянула сноха, увидела его.
— Простите, — сказала она.
— За что? — спросил он. — Ты ничего такого не сделала.
— За то, что мы подняли крик.
Рашель пожала худенькими плечами. На первый взгляд она была не так уж сильна, чтобы сладить с его дочерью, но Ричард видел — в своей вселенной сноха правит железной рукой. В другие дни она и внимания не обратила бы на истерику и запросы Робин: может, Рашель и хрупкая принцесса, но та — всего лишь младшая сестра. Сегодня же эта женщина восстановила порядок, хоть на малую толику, от имени Мидлштейна. Он этого никогда не забудет.
Сноха рассеянно оглядела столы, уставленные полными тарелками.
— И куда нам столько?
— Съедим, — ответил Ричард.
Он хотел сказать что-нибудь смешное о евреях и еде, евреях и похоронах, евреях и евреях, но в голову ничего не приходило.
Рашель прошлась по комнате и остановилась перед блюдом, на котором Джош выложил веселое лицо. Нахмурившись, она с подозрением взглянула на Мидлштейна.
— Это не я, — сказал он.
Сноха сдвинула печенья в кучку, убрала сверху несколько, наконец, взяла блюдо и, лавируя между людьми, вышла. Появилась она уже за окном, у бассейна. Протянула мужу и Робин блюдо с печеньем, взяла одно себе и стала есть, отламывая по кусочку. Помедлила, облизала губы. Подошел Дэнни, взял еще два кресла: для себя и для Рашели. Они сели и скрылись за высокими спинками.
Что оставалось делать Мидлштейну? Все его близкие сбежали. Пора было уходить. Ричард уже принес дань уважения, и теперь, что бы он там ни чувствовал, это касалось его одного. А еще он хотел снять костюм. И сжечь его.
Ричард пробрался сквозь толпу, кивая всем, с кем встречался взглядом. На крыльце подумал: не попрощаться ли с детьми? Нет, не стоит. Солнце пригревало. Мидлштейн чувствовал себя так, будто собственная кожа стала ему мала. Он расстегнул пуговицу на брюках и с облегчением выдохнул. Поблизости кто-то шмыгнул носом — у почтового ящика, под дубом, плакала Эмили. Мидлштейн снова втянул живот, застегнулся и подошел к ней. Когда его внучка была спокойной, она становилась похожей на Бенни. Наряжаясь, она выглядела как мать. Злая Эмили напоминала Робин и свою бабушку Эди. Умом и чувством юмора она тоже пошла в них. Что же в ней есть от него?
Андреа — дизайнер, бывшая художница, пристрастившаяся к алкоголю и сознательно решившая никогда не иметь детей. Но у всех окружающих совсем другое мнение по поводу того, какая жизнь должна быть у тридцатидевятилетней женщины. Через некоторое время Андреа узнает, что ее новорожденная племянница неизлечимо больна и семье Берн придется пересмотреть свои приоритеты. Как поведет себя сама Андреа? Изменит ли она отношение к семье?..
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Семейная жизнь Грас и Тома выдержала испытание первым ребенком, но рухнула после рождения мертвого сына. Фанатичная борьба со старением и ревность к молодой няне-польке отняли у Грас все – любовь мужа, доверие детей, душевный покой. Отныне ей есть что скрывать.«Грас» – это захватывающий роман с непредсказуемым сюжетом. Мораль его проста: ни у одной тайны нет срока давности. И как бы надежно скелеты ни прятались в своих тайниках, рано или поздно они оттуда выберутся. Даже если вместо шкафов они замурованы в стенах семейного особняка.