Мидгард - [86]

— Но я… — Лиф не сводил глаз со Свена. «Ты разрушил наш мир, Лиф, — звенел в его голове голос Свена. — Ты разрушил наш мир. Все было хорошо, пока ты не появился».

«Но все это сделал не я, — в отчаянии подумал он. — Ведь именно боги начали войну, потому что думали, что это их судьба. Я тут ни при чем!»

Затем он услышал другой голос — голос из колодца Урд: «Это ваши боги. Вы их создали. Как они могут быть лучше вас?»

Теперь, стоя напротив Свена рядом с мертвой Скаллой, он вдруг понял, что хотел сказать ему колодец норны. Боги таковы, какими их создали люди: азы, с одной стороны, и огненные великаны Суртура — с другой. Сердца богов были полны ненависти и мести, потому что люди, создавшие их силой мысли и пробудившие к жизни молитвой, были точно такими же. «И если это так, — думал он, — тогда, возможно, будет справедливо, если они закончат свое существование так же, как и их боги. Азы только доведут до конца то, что с древнейших времен начали люди».

Не сказав больше ни слова, он повернулся, прошел мимо Свена, выбежал из дома и бросился к сараю. Дверь сарая была наполовину открыта, на снегу появились новые следы. Лиф не удивился, когда в сумерках сарая заметил движущуюся тень, которая вышла ему навстречу. Следом за этой тенью появилась вторая. Мальчик остановился и молча смотрел на обоих азов.

— Ну, Лиф, — помолчав, произнес Один, — ты решился?

— Да, решился, — ответил он.

Один кивнул, обернулся и поднял руку. Через секунду белое сияние снега поблекло под многократно превосходившим его блеском Бифрёста, опустившегося с неба крутой огненной радугой неподалеку от них.

Они сели на лошадей и поскакали вверх по радуге обратно в Азгард, навстречу Последней Битве.

Глава двадцать первая ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Под их ногами, как огромное, темное, многоногое животное, лежало войско. Оно медленно двигалось, словно ползло по направлению к золотисто-зеленой опушке леса. Над чешуйчатым панцирем этого животного воздух мерцал, как тонкий, не до конца рассеявшийся утренний туман, и если хорошенько прислушаться, то можно было услышать глухой шум и бормотание голосов, смешивающихся с шорохами леса. Лиф знал, что безобидное впечатление от войска обманчиво, потому что рассматривал его издалека. Тем не менее в нем была некая красота, подобная красоте океанского прилива, извержения вулкана или лесного пожара, если наблюдать это с безопасного расстояния.

Войско, похожее на чешуйчатое животное, состояло из многих тысяч воинов. Сжигая и убивая все на своем пути, оно двигалось по вечнозеленой равнине Азгарда, оставляя позади себя кровь и смерть. Тихое бормотание, звучавшее как шум далекого морского прибоя, было рокотом битвы — боевой клич, вырывавшийся из множества грубых глоток, звон стали, стук дерева и исступленное ржание лошадей. И все-таки это сражение было только прелюдией. Настоящая, решающая битва еще не началась.

Лиф обернулся. Рядом с ним, на самой высокой башне Гладсхайма, стояли Один, Тир, Геймдал и Тор.

Гладсхайм был последней из двенадцати крепостей азов. Другие уже пали.

Стены Химинбьёрга рухнули под первым натиском войска великанов. Идамир превратилась в дымящиеся развалины, та же участь постигла крепость Трудхайм, слывшую, по словам Тора, неприступной, и другие жилища азов, встретившиеся войску Суртура на его пути к сердцу Азгарда. Сражений как таковых не было. После падения Химинбьёрга по приказу Одина азы оставили свои крепости и вместе с воинами и прислугой отправились сюда, поэтому стены Гладсхайма теперь были набиты до отказа людьми и животными. Лиф чувствовал, как тяжело было всем, особенно Тору, сдать свои жилища без боя, но решение Одина оказалось единственно верным. Если бы они маленькими группами выступили против огромного войска великанов и демонов, то совершили бы роковую ошибку и заранее обрекли бы себя на поражение. У азов оставалась одна-единственная, хотя и крошечная, возможность: собрать вместе свои силы и в открытом сражении победить полчища Суртура.

С тех пор как в канун битвы Один с Лифом вернулись в Азгард, в душе мальчика произошли большие перемены. После разговора со Свеном в его душе умерло что-то важное, ответственное не только за доброту и человечность, но и за страх смерти. Думая о предстоящем сражении, он уже не испытывал ужаса. Издалека все выглядело мелким и неважным. «Неужели те крошечные точки, которые двигаются взад и вперед, как пылинки на ветру, — это огненные великаны Суртура?» — думал мальчик. Такое сравнение казалось ему смешным.

Но одна из пылинок была Лифтразилом, его братом. Скоро с мечом в руках Лиф будет сражаться против него, и они попытаются убить друг друга.

— Долго еще ждать? — спросил Геймдал.

Прежде чем ответить, Один посмотрел на восток. С высокой башни Гладсхайма был виден каждый уголок Азгарда, даже гигантские осколки льда, оставшиеся от стены Трима. Оказалось, что его стена была построена не только изо льда и холода, но и из доверия. Таким образом, сами азы лишили ее прочности. Она рухнула тогда же, когда и Химинбьёрг. Лиф это видел собственными глазами. Вчера вечером он с Одином и Геймдалом наблюдал отсюда за штурмом крепости Бифрёста. Крепкие стены разбились, как стекло, едва войско Суртура начало брать их приступом.