МИД. Министры иностранных дел. Тайная дипломатия Кремля - [46]

Неутомимый и добросовестный труженик, идеалист, преданный делу, Чичерин казался товарищам странным человеком. Его аскетизм отпугивал. Убежденный холостяк, затворник, он превратил кабинет в келью и перебивался чуть ли не с хлеба на воду. Единственным развлечением Чичерина, как он сам признавался, была кошка. Он обижался, что его секретари за ней не следили: «Мою кошку я никуда не выпускаю из моих комнат и всем говорю, что, если бы она выскочила, ее надо гнать обратно; а когда меня не было, она спокойно бегала по кабинетам, царапала мебель, а секретари относились к этому абсолютно пассивно; они сидели, ходили, на их глазах кошка портила мебель, но никто и не думал о том, что надо гнать ее обратно. Полная инертность!»

Нарком ненавидел мещанство и карьеризм. Впрочем, в последние годы он стал гурманом в еде и пристрастился к хорошим спиртным напиткам — коньякам и сухим винам, присылаемым ему с Кавказа. Чичерин жил рядом со своим кабинетом, считая, что нарком всегда должен оставаться на боевом посту, требовал, чтобы его будили, если надо прочитать поступившую ночью телеграмму или отправить шифровку полпреду. Дежурные секретари и шифровальная часть наркомата работали круглосуточно. Поздно ночью он диктовал записки в ЦК и Совнарком, указания членам коллегии наркомата и полпредам, писал проекты дипломатических нот и статьи. К утру все это перепечатывалось и раскладывалось на столе наркома, чтобы он мог подписать и отправить. Он мало спал, ложился под утро. Иностранных послов мог пригласить к себе поздно ночью, а то и на рассвете.

Чичерин читал в гранках все газетные статьи о международных делах и сам правил их. Он исправлял даже сообщения ТАСС, который находился в здании Наркомата иностранных дел. Он боялся, что журналисты своими ошибками могут поссорить Россию со всем миром: «Один из важнейших вопросов — контроль НКИД над прессой. Никакая внешняя политика не может вестись, когда газеты предаются всяким безобразиям. До 1928 года все, что в «Известиях» и «Правде» имело какое-либо отношение к внешней политике, присылалось мне в гранках или читалось мне по телефону, я выбрасывал или изменял. Теперь связь с прессой у НКИД совсем развинтилась. Нельзя вести политику при нынешних безобразиях прессы».

Нарком держал у себя все важные шифровки послов, больше никому не доверял. Чичерин считал, что только в кабинете наркома, охраняемом особой караульной ротой Московского гарнизона, можно хранить секретные приложения к договорам.

В кабинете у него стоял рояль. Подсаживался к нему, когда уставал. Играл на дипломатических приемах. Любил играть Моцарта, иногда импровизировал.

Георгий Васильевич был человеком непростым, и ладить с ним удавалось не каждому. 3 мая 1921 года Чичерин писал Троцкому, который поручил ему подготовить некоторые материалы о ситуации в мире: «По большей части доклады наших представителей посвящены текущим вопросам и лишь изредка заключают в себе общий обзор политического положения и наших отношений к данной стране. Постараюсь послать Вам могущие быть наиболее полезными Вам материалы. Тяжелое продовольственное положение сильно отразилось на моем здоровье, а квалифицированных помощников у меня чрезвычайно мало, так что я не ручаюсь, что буду в состоянии сделать все, что требовалось бы для выполнения Вашей задачи. С коммунистическим приветом Георгий Чичерин».

Нарком не упустил случая пожаловаться влиятельному человеку на непорядок в собственном хозяйстве. Чичерин был недоволен, что управление делами наркомата стало «государством в государстве».

«Карахана и меня, — писал Чичерин Троцкому, — отшили от хозяйства — ранее была «бессистемность», а теперь «система», т. е. каждая мелочь восходит и нисходит по пяти-шести иерархическим ступеням, пишется масса бумаг, а приезжающие иностранные миссии оказываются без кроватей, и все журналисты сбежали за границу от голода, я же сбежать за границу не могу и потому дошел до крайней слабости и постепенно гасну во славу «системе».

Троцкий, как жесткий и умелый администратор, жалобам Чичерина на управление делами не внял, считал, что начальник обязан уметь навести порядок в своем хозяйстве. Но рассказу о том, что нарком голодает, порядком удивился и перебросил письмо председателю Совнаркома с короткой припиской: «Тов. Ленину. Неужели нельзя накормить Чичерина? Или это голодовка против «системы»?»

Время действительно было крайне трудное, однако новая власть заботилась о том, чтобы руководящие кадры не голодали, не мерзли и по возможности ни в чем не испытывали нужды. Так возникла система кремлевских пайков, отмененная только при Горбачеве. Появилась и кремлевская медицина, существующая и по сей день. Сначала в Кремле установили два зубоврачебных кресла. А когда в 1918 году началась эпидемия сыпного тифа, нарком здравоохранения Николай Семашко и управляющий делами Совнаркома Владимир Бонч-Бруевич подписали «План организации санитарного надзора Кремля», чтобы позаботиться о здоровье наркомов и членов ЦК. Правда, только уже после смерти Ленина, буквально через неделю, 31 января 1924 года на пленуме ЦК Климент Ворошилов сделает доклад «О здоровье партверхушки». После этого началось создание особой, разветвленной системы медицины для высшей номенклатуры.