МИД, Кремль, кувейтский кризис - [37]

Зачем в Москву приезжал иракский зампремьера

А сейчас ход событий возвращает нас к экономическим санкциям. Их ведущей задачей было перекрыть каналы иракского нефтеэкспорта, лишив тем самым Багдад главного источника валютных поступлений. До этого нефть экспортировалась по трем нефтепроводам: один вел из Ирака в Турцию, где нефть перегружалась на танкеры, два других – в Саудовскую Аравию. Анкара, как только Совет Безопасности ввел санкции, перекрыла свой нефтепровод. Саудовская Аравия несколько задержалась с аналогичной мерой, опасаясь дать Ираку повод вторгнуться на свою территорию. И только когда американские войска на ней закрепились, остановила действие обоих нефтепроводов.

Теперь у Ирака оставался единственный способ транспортировки нефти танкерами через Персидский залив. И он решил попробовать им воспользоваться, хотя это прямо нарушало режим санкций. В середине августа пять иракских танкеров вышли с грузом в Залив. Пункты их назначения не были известны, но предполагалось, что первым портом захода может быть йеменский Аден. В любом случае автоматически вставал вопрос – какой может быть реакция. С одной стороны, резолюция 661, вводя санкции, обошла вопрос о принудительных мерах их реализации. Со стороны Совета Безопасности это не было упущением: он просто не хотел форсировать события и угрожать применением силы в надежде, что Багдад не станет намеренно нарушать санкции. Однако события стали развиваться по другому сценарию. Это не могло не обеспокоить членов Совета Безопасности, в том числе и нас. Поэтому вопрос о соблюдении санкций занял должное место на переговорах, которые прошли в Москве с прибывшим сюда членом Совета революционного командования, заместителем премьер-министра Ирака Саадуном Хаммади.

Хаммади был одним из основателей партии Баас в Ираке. Он защитил докторскую диссертацию по экономике сельского хозяйства в Висконсинском университете США, рано вошел в ближайшее окружение Саддама Хусейна, занимал различные посты в правительстве, в том числе одно время был министром иностранных дел. Учитывая его солидный опыт дипломата и экономиста, ему нередко поручали представлять интересы страны на различных форумах и переговорах. Вот и в Москву Хаммади прибыл, побывав до этого в ряде столиц, где пытался убедить собеседников в законности аннексии Кувейта и несправедливости подвергать Ирак за это санкциям.

К визиту Хаммади в Москве отнеслись серьезно, надеясь, что он поможет составить более точное представление об умонастроениях в Багдаде и, главное, поискать развязку кризиса, не допустить его эскалации. 20 августа у Э.А. Шеварднадзе состоялась трехчасовая беседа с Хаммади, на которой я присутствовал, что позволяет мне поделиться некоторыми впечатлениями о том, как она проходила и что дала. Шеварднадзе провел весь разговор в подчеркнуто уважительном тоне, отметив с самого начала, что мы всегда ценили отношения с Ираком, многое делали для их развития (приводились цифры, факты) и хотели бы продолжить этот курс, если отпадет возникшее на его пути препятствие – аннексия Кувейта. Министр не скрывал озабоченностей и откровенно высказывался по поводу осложнения обстановки и его первопричины – вооруженной агрессии против Кувейта, давшей основание для развертывания массированного иностранного военного присутствия в зоне Залива, что не соответствует национальным интересам СССР, как и то, что после вторжения в Кувейт арабо-израильский конфликт ушел в тень. Эдуард Амвросиевич высказывался в том плане, что учитывая тенденцию к обострению обстановки, надо спешить, так как то, что возможно сегодня, будет значительно труднее достичь завтра. При этом выражал уверенность, что пока еще можно выйти из кризиса без ущерба для престижа Ирака и его руководства. Так, если Ирак проявит готовность уйти из Кувейта, то отпадет и основание для нахождения в зоне Залива тех вооруженных сил, которых раньше там не было. Самое разумное решение, убеждал Шеварднадзе, это взаимный вывод войск. Ключ от такого решения в руках только Багдада.

Реакция Хаммади была разочаровывающей. Он полностью исключил возможность любых вариантов, если они будут затрагивать единство Кувейта и Ирака. Он пространно рассуждал на тему о том, что отношения Ирака с Кувейтом несопоставимы с отношениями между другими странами, так как Кувейт всегда, мол, был частью Ирака и последний никогда не признавал его независимости, а потому нельзя и говорить об агрессии, так как Ирак не переступал границы какого-либо иностранного государства. Эти рассуждения чередовались с обвинениями типа того, что «Кувейт с самого начала ирано-иракской войны плел заговоры», что «Саудовская Аравия, ОАЭ и Кувейт вынашивали планы свержения правительства в Ираке», что «главное звено заговора – Саудовская Аравия» (последний тезис, впрочем, не мешал Хаммади утверждать, что у Ирака нет никаких агрессивных намерений в отношении Саудовской Аравии и что Багдад готов гарантировать ее безопасность). Хаммади пытался также обыгрывать контраст между экономическими трудностями Ирака и процветанием Кувейта. На это Шеварднадзе не без резона показывал на цифрах, насколько уровень жизни советских людей ниже уровня жизни в Германии и Японии, с которыми СССР воевал, но что это не может служить основанием для нашего нападения на эти более богатые страны. Хаммади неоднократно в разных контекстах выражал несогласие с линией СССР в Совете Безопасности, на что министр каждый раз объяснял, почему те или иные конкретные действия Ирака не оставляли Советскому Союзу другого выбора. Если Хаммади ставил своей целью добиться изменения подхода СССР к существу кувейтского кризиса, то он цели достичь не мог и не достиг.