МИД, Кремль, кувейтский кризис - [12]

Я прекрасно сознавал, что во всем мире взоры сейчас будут обращены именно к Москве: как мы среагируем. Ведь ни для кого не было секретом, что Ирак является одним из самых крупных военных клиентов Советского Союза, что в Ираке есть немало советских военных специалистов. Так как же, отнесется Москва к вооруженному вторжению своего протеже в Кувейт? В духе «холодной войны» или по-новому? Что будет взято за критерий? Ясно, что Москве предстоял серьезный экзамен на политическую и нравственную зрелось. Вопрос для нас встал ребром: или – или. И решать его должно было высшее государственное руководство.

А между тем в Москве не было ни Э. Шеварднадзе (он еще не прилетел из Иркутска), ни М.С. Горбачева (он вообще был в отпуске в Крыму вместе со своим помощником по международным делам А.С. Черняевым). Эти трудности, конечно, были преодолимы, но на это тоже потребуется время. А его было крайне мало. Ведь как только из новостных передач станет известно об иракском вторжении, в МИД посыпется град звонков из ЦК, правительства, ведомств, из СМИ и просто от граждан, чьи родственники находятся в Кувейте и Ираке. Так что разбираться в ситуации, продумывать порядок и образ действий, готовить предложения руководству надо было начинать немедленно.

Собрав руководящих работников Управления стран Ближнего Востока и Северной Африки, в круг ведения которого входили наши отношения с Ираком и Кувейтом, и рассказав им то немногое, что стало известно, и проведя краткий обмен мнениями о начавшемся кризисе, условился с ними, кто что конкретно должен делать: кто собирает из всех возможных источников и обобщает информацию, кто готовит проект заявления (сразу решили, что ввиду важности вопроса это должно быть заявление правительства), кто работает над текстом возможного обращения к Багдаду, кто срочно связывается с нашим представительством при ООН и так далее. Раздав задания и установив для их выполнения кратчайшие сроки, сам обратился к другому первоочередному делу – встрече с послом Кувейта, уже обратившегося с просьбой срочно его принять.

Когда со страной случается беда, посол, даже если он отменно владеет собой, не может не отразить переполняющие его чувства. Большое внутреннее напряжение было заметно и по выражению лица посла Дуэйджа, когда он вошел в мой кабинет, и по кратким отрывистым фразам его речи, обычно плавной и элегантной. Суть его сообщения сводилась к следующему: иракские войска нарушили государственную границу Кувейта и оккупировали северную часть страны. В настоящее время они находятся уже в окрестностях столицы, идет артиллерийский обстрел резиденций главы государства и премьер-министра, а также международного аэропорта. Руководство Кувейта, сказал посол, обращается с просьбой к руководству Советского Союза предпринять все, что только возможно, для скорейшего прекращения иракского вторжения. В этих целях оно просит Москву в экстренном порядке сконтактироваться с Багдадом, а также привести в действие механизм Совета Безопасности ООН.

Cо своей стороны обещал послу незамедлительно информировать советское руководство о переданном им обращении и сказал, что если Кувейт сочтет целесообразным потребовать созыва Совета Безопасности, то это требование нами будет поддержано. Подчеркнув, что есть общепризнанные принципы международного права, четко регламентирующие поведение государств, заверил, что ими Советский Союз и будет руководствоваться в подходе к оценке происходящего.

Итак, 2 августа мы получили, во-первых, официальное обращение Кувейта помочь в скорейшем прекращении оккупации Ираком кувейтской территории; во-вторых, просьбу срочно вступить на этот счет в контакт с Багдадом и, в-третьих, задействовать в тех же целях механизм Совета Безопасности. Все три просьбы были законны, логичны и исходили от страны, с которой у Советского Союза были нормальные и, более того, дружественные отношения. Разумеется, СССР как великая держава и постоянный член Совета Безопасности, несущий свою немалую долю ответственности за поддержание мира и международной законности, имел право и даже прямую обязанность в любом случае выступить в защиту жертвы агрессии, то есть и без всякого формального обращения Кувейта к нам за поддержкой. Но столь же несомненно, что сделанное обращение усиливало для СССР моральный и юридический императив к действию.

А то, что мы имели перед собой факт вооруженной агрессии, со всей очевидностью следовало из уже имевшейся информации. Не было только ясно, зачем понадобилось Багдаду идти на столь грубое нарушение международного права и Устава ООН. В свое время (это было еще в 1957 году) мне довелось участвовать в выработке юридическим комитетом Генассамблеи ООН определения понятия «агрессия». Оно потом было официально утверждено резолюцией Генеральной Ассамблеи и с тех пор служило четким критерием того, что есть агрессия. У меня, как юриста – международника, поэтому с самого начала не было сомнений в том, как следует квалифицировать и как непременно будет квалифицировано международным сообществом насильственное появление иракских войск на территории суверенного государства – члена ООН, каким является Кувейт.