Мхитар Спарапет - [37]

Гоар долго осматривала село. Вместе со свекром и мужем входила в пещерные жилища переселившихся из Западной Армении крестьян. Некоторых из них она кое о чем расспрашивала. А так разговаривала только со старым Туринджем. Мужа словно не было рядом. Не обращала она внимания также и на крестьянок, которые старались попасться ей на глаза, удостоиться словечка или хотя бы улыбки.

Неожиданно Гоар изъявила желание взобраться на самую высокую скалу. Туриндж попытался было отговорить ее, но, увидя, что невестка уже карабкается вверх, охая и ворча, последовал за ней. На скале рос только одинокий шиповник. Зато отсюда вся долина была как на ладони.

— Вот тут будут мои покои! — решила Гоар. — Строить начинайте сегодня же. Доступные места, откуда можно проникнуть в наши скалы, следует окружить двойной стеной. Найдите мастеров. Деньги дам я.

Отец и сын переглянулись с наивным крестьянским сомнением. Однако смолчали. Спустились со скалы. Гоар, которая шла впереди, вдруг резко обернулась.

— Слышали? — спросила она повелительно у свекра. — Я буду покорной невесткой. Но не забывайте, что я дочь мелика Бархудара. Мой отец до Давид-Бека не платил подати ни одному шаху и хану. Это вы должны знать. Я могла бы управлять не только замком, но и целым царством. В домашние дела вмешиваться не буду, но в делах внешних будет лучше, если вы станете слушаться меня. Не думайте, что отец с легкостью смирится с обидой. Он еще пойдет на Пхндзакар. Надо приготовиться и встретить его оскалом крепких зубов. Неприступная крепость! Вот что нам надо!

— Будем иметь ее, дорогая невестка, — согласно кивнул Туриндж, восхищенно глядя на Гоар.

С этого дня начали укреплять замок.

Беспокойный человек

Весна уже врывалась в нагорье, сверкая всеми цветами радуги. В разрывах сухолистного ковра, оставшегося с осени в Кафанском лесу, бурным фонтаном пробивались пучки зеленой травки. А где не было листьев, землю покрывал лиловый бархат фиалок.

Давид-Бек возвращался в Алидзор. Жадно вдыхал он напоенный весенним ароматом сырой лесной воздух и, казалось, никак не надышится им. В просветах леса виднелась зубчатая вершина горы Хуступ. Под переливами солнечных лучей представлялось, что освященная легендами гора эта полыхает, а синева небес над ней — густой дым, поднявшийся из пламени…

Конь Бека осторожно ступал по горным тропам, перескакивал через бурлящие реки и, раздувая ноздри, рвался вперед. За Беком, на почтительном расстоянии, следовал отряд телохранителей. Верховный властитель был в прекрасном расположении духа.

Освобожденная от персов страна уже начинала залечивать раны, веками разъедавшие ее истерзанное тело. В лесах и ущельях мирно курились поселения. Тут и там крестьяне вырубали кустарники, освобождали землю под пшеницу и просо, строили на скалах новые жилища. Девушки смело спускались к бьющим в ущельях родникам, они уже не боялись, что могут быть похищены персами.

При виде всего этого сердце Бека полнилось радостью. Приближенные теперь часто видели улыбку на его загоравшемся юношеским пылом лице.

Почти всю зиму Давид-Бек не был в Алидзоре. В сопровождении своих телохранителей он разъезжал по гаварам, организовывал новые воинские отряды в Вайоцдзоре, на перевале Джраберда, в Агулисе и в других пограничных заставах.

— Мы добыли нашу независимость силой оружия и силой этого же оружия должны защитить ее, — говорил он всюду. — Никто не может предвидеть, когда и откуда персы или турки снова нападут на нашу страну…

По пути домой Давид-Бек решил посетить медеплавильни Кафана. Необходимо увеличить добычу меди. В России за нее дают хорошую цену. Этим можно пополнить полупустую казну, и войска тогда будут обеспечены жалованьем и продовольствием.

Многое задумал совершить Бек. Одно тревожило — не стряслась бы новая беда над его маленькой страной, ставшей надеждой всего армянского народа.

В полдень, спускаясь в ущелье Каварта, встретили двух нищих. Увидев воинов, они отошли к краю дороги и низко поклонились. Давид-Бек придержал коня. Один из нищих — человек уже в годах, с характерной армянской, как бы обрубленной бородкой, с густыми бровями и крючковатым носом. Другой — совсем светлый, синеглазый, но очень мрачный. И хотя он был много моложе, носил длинную рыжеватую бороду. Оба босы, в жалких рубищах.

— Что вы за люди? — поинтересовался Бек.

— А я хотел бы знать, перед кем имею честь ответ держать, — проговорил пожилой.

Бек нахмурился. Писец Магакия сказал странникам, что перед ними Давид-Бек. Те повалились на колени. И без того огромные глаза пожилого еще больше расширились, он вытянулся вперед, чтобы лучше разглядеть всадника.

— Да неужто же я забыл Давид-Бека? — проговорил благоговейно старик. — Ведь столько раз его видел!.. Правда, давно это было, лет двадцать назад, когда меня еще не угнали на чужбину. У тебя в ту пору, Давид-Бек, ни одного седого волоса не было, а теперь…

— Кто ты? — стараясь припомнить его, спросил Бек.

— Шемахинец я, тэр Давид-Бек. Ты приезжал к нам покупать оружие. У тебя тогда был вороной конь с белой мушкой на лбу. Врданес я, горе-оружейник…

— Вороного коня помню, Врданес, а тебя — нет, — сказал Бек.