Мгновенья вечности - [10]

— А я здесь хочу, с тобой останусь.

— Степка, мы все целыми днями на работе. Уходим рано, возвращаемся поздно. Одному дома и скучно, и плохо. Даже поговорить не с кем.

— Я с тобой буду на работу ходить.

— Нельзя. Начальство не разрешит.

— Почему?

— На моей работе всякое случается, малыш. Бывает и опасно. Не все можно тебе знать и видеть. Даже взрослые дядьки мне сочувствуют. Никто не хочет работать участковым. Неспроста такое, работа у меня собачья!

— А я когда большим сделаюсь, тоже как ты стану!

— Только ни это! Своей участи даже врагу не пожелаю. Другое выберешь, чтоб спокойно жил, чтоб не сдергивали по ночам с постели гасить чужую беду. От нее самому часто перепадает.

— А что перепадает?

— Плохое и больное.

— Тебя били? — округлились глаза Степки.

— Бывало и это, случалось и худшее.

— А за что?

— Пьяные люди не понимают, что творят...

— Они, как мамка?

— Похоже. Потому, выбери себе другое...

— Если б ты не взял меня, я бы помер там, на дороге. Никто не тормозил, выходит, все хотели спокойно жить. Я не хочу таким быть. Большие дядьки не должны бояться маленьких мужиков. Вот ты же взял меня. Не оставил на дороге. А другие проехали. Может, даже мой отец не остановился. Он, как мамка говорила, водилой пахал. Никто не заметил меня. Думаешь, я им поверил?— дрогнуло тело мальчишки, всхлипнувшего всухую.

— Степка, какой бы ни был, он твой отец, а я чужой дядька. Случайно ты у меня оказался. Чуть подрастешь, тоже сбежишь. Пацаны ментов не уважают. Я сам таким был и стыдился, что мой отец работает в милиции. Только потом все понял и стал его уважать.

— А он подбирал пацанов с дороги?

— Отец многих детей спас. Теперь они большие, иные забыли, другие не помнят, но ни в том суть, важно, что живы...

— А дед им ничего не говорил?

Нет. Да и зачем напоминать больное? Пусть светло живут. Горькое забывать надо.

А я не могу. Даже во сне вижу, как меня мамка колотит и достает веником из-под койки, еще та дорога снится. И дождик, такой холодный, что кости болят. Я там целый день просился в машины, и очень хотелось есть. У меня даже пупок к спине примерз. Знаешь, как долго я ревел тогда? Но из машины это не видно. Если б кто-то заметил, может, взял меня. Но, кроме тебя все слепыми были. Правда, пап?

— На душу ослепли! — вздохнул человек.

— Ну, не отдавай меня в приют. Я с тобой хочу жить. Хочешь, я буду каждый день во дворе подметать и в доме стану помогать бабушке. Скоро всему научусь, вот посмотришь! Не отдавай меня в чужие. Даже бабка почти согласилась оставить.

— Правда? Ну, это главное. Мамка в семье самая важная, как скажет она, так и будет. Ну, а я ее послушаюсь,— сказал Яшка.

— А меня вчера соседская тетка к себе домой зазвала. Вон туда! — указал пальцем на светившиеся окна и продолжил:

— Блинов с медом дала и говорила:

— Ешь, сиротина горькая! У Терехиных такое не готовят. Хоть сколько им за тебя ни дай денег, кроме картошки и хлеба ничего не увидишь. Я ей сказал, что бабушка котлет нажарила, накормила, и не хочу ее блинов. Тогда она спросила, сколько денег за меня дали, что бабка на котлеты разорилась? Я сказал, что не знаю, и убежал от нее. Все бабуле сказал. Она долго смеялась и назвала соседку дурочкой.

— Ладно, Степка! Чего ее судить, многим в поселке непонятно, зачем мы тебя держим в своей семье. А все потому, что не только чужого не приютят, свои дети от многих убежали. Живут в разных городах и не только не приезжают, не пишут, а и не звонят. Неспроста такое, малыш!

— Я тоже своей мамке звонить не стану!

— Ну, с тобой все понятно! А эти в семье жили! Их на улицу не выгоняли!

— Шурика тоже не выкидывали, сам убежал. Мы в одном дворе жили,— вспомнил Степка.

— А почему ушел?

— Мамка обижала. Сядет поесть, она ругается. Говорит, пора самому зарабатывать. А кто маленького возьмет, он еще не дядька. Вот и ушел в воры. Теперь домой совсем не приходит. Сам себя кормит.

— Это уже совсем плохо! — сморщился Яшка. И добавил:

— По тюрьмам всю жизнь проскитается.

— А может, застрелят Шурика, так все в доме говорили. Его кроме меня и пожалеть станет некому. Хороший был пацан, добрый. И никогда ко мне не лез драться как другие. Иногда хлеб давал, делился. Мы с ним от мамок то в подвале, то на чердаке прятались. Вдвоем не страшно, можно даже до ночи просидеть. Иногда к нам большие пацаны приходили, вместе с девчонками. Они уже все курили.

— А ты пробовал курить?

— Давали, не получилось. У меня глаза чуть не выскочили наружу от кашля. Аж все внутри рваться стало. С того дня боюсь сигарет. А вот у Шурика получилось, он даже пиво пил и ничего ему не сделалось. А я посмотрел и убежал. От мамки хоть под койку спрячешься, от пацанов не сбежишь. Они взяли с собой Шурика, чтоб сига-ретный ларек обкрасть. И получилось. А мне курить не хочется.

Тебя ворюги не взяли или ты к ним не пошел?

Так Шурик согласился. Я лишний стал. Teперь в городе много пацанов воруют. И девки тоже. А потом до утра на чердаке от всех прячутся.

— Кисло тебе жилось, дружбан. Забывай поскорее свое прошлое. А теперь пошли домой, спать мора. Мамка накормит, сказку расскажет. Завтра нам на работу рано вставать. Пошли, давай лапу! — поднял мальчишку Яков, и они вместе вошли в дом.