Мгновения. Рассказы - [70]

– Да-да, – проговорила Вероника Викторовна, изображая гримаской шутливую грусть. – Застенчивость вам не угрожает. Впрочем, тринадцать «языков»… Тринадцать – несчастливая цифра.

– Ерунда! – жарко возразил Павел. – Тринадцать – моя любимая цифра, и служил я в тринадцатой дивизии. Кому как, а мне эта цифра вроде счастья. А что? – заговорил Павел с нарочитым вызовом. – Я парень, в общем-то, везучий, серьезный, смелый, идите за меня замуж, Вероника, не пожалеете! Уж я-то вас никому в обиду не дам! Как у господина Христа за пазухой… Будем жить хорошо, детей нарожаем штук шесть, нянчить вместе будем. До самой смерти не изменю…

– О, силы небесные! – воскликнула Вероника Викторовна и сложила молитвенно ладони под подбородком. – Вы предлагаете мне руку и сердце?

– А почему не верите? – нестеснительно-дерзко выговорил Павел.

– И я вам нарожаю детей шесть штук и буду стирать пеленки и печь пироги? – продолжала Вероника Викторовна оживленно и потянула бледно накрашенными ногтями папиросу из коробки Павла. – И так мы будем жить с вами счастливо, радостно, патриархально? Изо дня в день?

– Я беречь и жалеть вас буду, – сказал Павел и предупредительно чиркнул зажигалкой. – Я парень хороший. Вам спокойно со мной будет. Только вот, – он помедлил, добавил неодобрительно: – Только вот курить вам не разрешил бы. Не женское ведь дело. Не люблю, когда женщины курят.

– Это, пожалуй, надобно учесть. – Она опустила глаза, прикуривая от зажигалки Павла, ее, казалось, невинно-нежные земляничные губы выпустили дым и изогнулись в не сдержанной ею улыбке. – Значит, так: пеленки, агусеньки, шесть штук малюток, которых надо вместе с вами нянчить в полной любви и радости. Какая чудесная идиллия, Павел Алексеевич, дорогой мой нежданный жених!

– Почему смеетесь? – насторожился Павел и замолчал, строго следя за официантом, который с перегруженным подносом, неслышно ступая, возник перед столом, не совсем уверенно расставляя закуски, бутылки коньяка и бутылки шампанского. – Ну, что застеснялся, друг? Жестикулируй, как положено! – поторопил Павел командирским голосом. – Сколько тебе заказывали шампанского? Десять бутылок? Принеси тринадцать! Учел? Чертову дюжину, на счастье. Одну нам на стол, остальные вон туда – на соседний, все расставь, чтобы красиво было! Почему смеетесь? – повторил он, поворачиваясь к Веронике Викторовне. – Какая еще такая идиллия?

Она закинула ногу на ногу, отклонилась на стуле, ее грудь так полновесно обозначилась под свитером, что скулы Павла покрылись смуглым румянцем.

– Слушайте, Павел, сколько вы получаете, если не секрет?

– До семисот рублей, – ответил он и с беззаботным ухарством заговорил: – А что? Не хватит? Заработать всегда можно! В Сибири да не прокормиться? Со мной ничего бояться не надо! Я ведь парень-ежик!..

Она вздохнула с печальным сожалением.

– Какой вы все-таки наивняк, парень-ежик, в голенище ножик. Так, кажется, в частушке? Я ничуть не сомневаюсь, что вы прекрасный охотник и рыболов. Но я работаю в геологическом управлении и получаю в два раза больше, чем вы. Кто же в семье будет править? Вы? Нет, не вы. Поймите, Павел, женщина всегда должна чувствовать превосходство мужчины во всем. Представьте, как будет задето ваше самолюбие с непослушной женой, которая и детей народить вам не захочет.

– А вы командуйте, рад буду, ежели умно сумеете, – Павел, налил в бокал шампанского, пододвинул бокал к Веронике Викторовне, затем разлил коньяк в рюмки и в раздумье подмигнул мне, как бы призывая к дружескому участию: – Что ж за здоровье моей невесты, которая не хочет хорошей женой быть хорошему мужу. А напрасно вы! – сказал он неожиданно страстно, и темный румянец ярче загорелся на его скулах. – На загляденье была бы пара! Напрасно вы, ей-богу!..

С надеждой согреться я выпил рюмку, но коньяк не согрел меня, холод стлался по гигантскому залу, где, кроме нас, по-прежнему не было ни души и в огромные, от пола до потолка окна, сплошь заросшие инеем, пусто светило январское солнце, отчего было еще холоднее. Меня пробирала дрожь и от этого ресторанного ледника, и от нелепого разговора, который уже недозволенно переходил какую-то грань, принятую в общении между близ незнакомыми людьми.

И эта открытая искренность Павла, не признающего никаких условностей, его наивная страстность, по всей видимости забавлявшая Веронику Викторовну, были неприятны мне как опасное препятствие, которое не в силах был преодолеть влюбчивый Павел, готовый не шутя подчиниться вот этому вздернутому носику, этим безмятежно смеющимся глазам загадочной геологини.

– Хор-рошая была бы пара! – повторил Павел с азартом и, наклонив голову, бережно взял руку Вероники Викторовны, подержал на своей лопатообразной ладони, подобно драгоценности, вполголоса спросил: – Разрешите поцеловать?

Она легонько потянула кисть из его ладони.

– Зачем? К чему эта сентиментальность?

– А может, я вас с первого разу полюбил, как увидел. Может, всю жизнь вас искал. Бывает такое? – снова азартно сказал Павел. – Бывает или нет?

– В жизни бывает все, – ответила она безразлично и, вздрагивая плечами, оглядела зал. – Даже то, что мы зачем-то сидим на этом северном полюсе, и вы говорите мне что-то совсем ненужное, лишнее. Это тоже входит в разряд «бывает». Дорогой мой жених, о чем мы с вами будем, говорить, если станем мужем и женой? Мы со скуки умрем оба!