Мгновения Амелии - [34]

С песка и гальки мы выходим на лестницу, ведущую к крепости размером с мою гостиную. Опасаюсь, что там будет пахнуть грязью и сыростью, как от затхлой морской воды. «Только не море, только не море», – умоляю про себя. Нолан подталкивает дверь, которая со скрипом открывается в уютную комнату, наполненную гулом современных электрических предметов роскоши и сплит-системы.

Несмотря на непримечательную наружность, внутри крепость выглядит как элитная детская комната со страниц журнала по интерьеру. В дальнем углу расположена палатка, вход в которую охраняет огромный плюшевый медведь с полусонной улыбкой, а внутри виднеются сложенные одеяла и диванные подушки. Одно ухо игрушки выглядит влажным и помятым; судя по всему, здесь отметился Уолли. В другом углу до потолка сложены кресла-мешки. Такие можно купить в торговых центрах по цене настоящего предмета мебели. Я страстно желала его. Даже пыталась уговорить подругу приобрести в нашу комнату в общежитии, но она ответила, что это «нелепо и негигиенично». Правда, пару часов спустя она купила мне кресло-мешок из магазина Target, поменьше и подешевле.

Дженны все еще здесь нет. Зато я впервые по-настоящему живу настоящим моментом, где неким якорем выступает мое любопытство по отношению к Нолану и нежелание вспоминать о мире, который ждет моего возвращения.

Я впитываю запах озера, деревьев и мокрых лапищ Уолли. Ощущаю, как ступню натирает камень в обуви. Слышу бьющиеся о длинные сваи бывшей лодочной станции волны. Здесь и сейчас я с самим Н. Е. Эндсли, и он не пытается казаться другим. А с этим уже можно работать.

Известный на весь мир автор вытаскивает два кресла-мешка на середину пола, покрытого огромным, изготовленным на заказ ковром, что напоминает наимягчайшую траву на всей планете. Я не могу перестать наблюдать за ним: за его движениями, дыханием и просто существованием. Он снимает объемный свитер, и под рукавами рубашки заметно движение мышц. Я смущенно отвожу взгляд. Писатели должны быть бледными и изможденными, а не горячими и накаченными.

Движением руки Нолан приглашает меня присесть. Прежде чем подчиниться, я подвигаю свой мешок чуть-чуть поближе к нему, понимая, что искушаю судьбу. «Шесть дней, всего шесть дней», – отзывается в мыслях.

– Итак, значит, это крепость?

– Это крепость, – подтверждает Нолан. Он, как и я, оглядывается по сторонам, будто пытается увидеть комнату моими глазами. В его взоре, мягко пробегающем по знакомой детской палатке, ковру, посапывающему на лежанке у письменного стола псу и пробковой доске, забитой приколотыми к ней почтовыми бумагами и поздравительными открытками, я замечаю нерешительность.

– Письма от фанатов? – интересуюсь я.

Он угрюмо качает головой.

– Ну, типа того. Письма с благодарностями. От издателя.

– Правда? Так много? – Их там по крайней мере десяток.

– От продаж моей второй книги зависели рождественские премии работников, которые как-то были связаны с деловой частью. Поэтому многие решили, что стоит выразить мне благодарность.

– Невероятно, – восхищаюсь я, подаваясь вперед. Прежде чем успеваю встать и рассмотреть письма, даже прежде, чем это намерение формируется в моей голове, Нолан выбрасывает руку и тянет меня назад.

– Нет, – просит он, – не нужно.

Я улавливаю безмолвный посыл: он не хочет обсуждать свои книги.

– Хорошо, – соглашаюсь и поднимаю ладони в знак притворной покорности, фокусируя взгляд на месте, где он крепко сжимает мою конечность.

– Прости, – бросает он и быстро отстраняется, – прости. Я не привык быть с…

– Девушками? – заканчиваю вместо него.

– Людьми.

Это я должна была знать, хотя не знаю еще очень многого. А на выяснения осталось не так много времени, об этом мне еще в машине напомнил Алекс. Я пытаюсь разрядить обстановку простым вопросом.

– Ты жил в Нью-Йорке, да?

– Да.

– А теперь живешь здесь?

Нолан равнодушно смотрит на меня, в глазах не осталось ни следа от искр, которые я заметила на пляже. Возможно, он, как и Алекс, боится, что я безумная фанатка, задумавшая украсть фрагменты последней части «Хроник».

Возможно, у меня ничего и не выйдет.

– Да, сейчас живу здесь, – отвечает он после долгой паузы. Мое бодрое настроение постепенно сдувается.

– Хорошо, другой вопрос, – пробую я. – Коллекция ручек правда существует? Все говорят, что у тебя есть коллекция ручек и ежедневников, но ни в одном интервью, которые я читала, ты не упоминал о них.

Господи, как же по-фанатски это звучит. Я хочу прервать наступившую тишину, и быстро исправляюсь.

– Прости, прозвучало жутко, – признаю я, – такое бывает. У тебя проблемы с людьми, а у меня, видимо, с поддержанием разговоров. – Я издаю неловкий смешок и пробираюсь сквозь трясину односторонней беседы. – Скучаешь по Нью-Йорку?

Нолан снова обращает на меня пустой взгляд, и внутри меня медленно разгорается злость. Где игривое настроение, которое появилось у него при упоминании китов? Неужели я уже умудрилась сказать что-то дурное или обидное? Но даже если так, разве мне дана всего одна попытка, после которой он закроется, как моллюск в раковине, защищающий самую изящную на свете жемчужину?

Несмотря на великолепие, успех и все прочее «Орманских хроник», он не обязан быть наглецом и скрывать информацию о моей лучшей подруге.