Мгновение истины. В августе четырнадцатого - [29]

– Наш Великий император спешит из резиденции в свой ближний дворец! – восторженно восклицали лавочники, выбегая из своих магазинов и магазинчиков, и верноподданнически махали руками вслед удаляющемуся кортежу, с удовольствием принюхиваясь к запаху газолинового перегара, оставленного несущимися на огромной скорости авто.

– Да, его величество любит быструю езду, – со знанием дела переговаривались официанты, которые, заслышав клаксон, высыпали из дверей гостиницы «Пиккадилли». Их слова быстро тонули в общем говоре обывателей, которые приурочивали свои утренние прогулки к моменту проезда высочайшего кортежа, по которому можно было сверять время. Кайзер любил точность во всем, кроме своей политики, и выезжал из резиденции не позже девяти тридцати.

– По кайзеру можно проверять время! – вытащив луковицу серебряных карманных часов, провозгласил вышедший из гостиницы добропорядочный бюргер.

– Не пришлось бы в этом кайзеровском времени затягивать ремни, – проворчал угольщик, с ног до головы запорошенный черной пылью, но на него сразу же зашикали со всех сторон лавочники, приказчики, владельцы «гастштедтов», официанты и другие праздношатающиеся по Унтер-дер-Линден, высыпавшие на улицу для того, чтобы еще раз засвидетельствовать личное почтение и восторг своему германскому императору и полубогу.

Неожиданно вслед за высочайшим кортежем в запале верноподданничества рванул посетитель пивного бара, одной рукой придерживая вывалившийся из жилетки пивной животик, другой махая что было сил, стараясь привлечь внимание обожаемого им императора. И ему удалось на какое-то время привлечь внимание кайзера, который, увидев, что его обожатель, неожиданно споткнувшись, растянулся в луже посреди дороги, громко рассмеялся. Что для него падение какого-то там излишне фанатичного немца, ведь он, окрыленный идеей фикс, спешит отдать должное своему новому, страшному и коварному богу – Марсу. И пусть небо, затянутое черными тучами, преподносит берлинцам мрачный, серый весенний день, он безмерно, словно ребенок, радуется и этому дню, и этим восторженным лицам, радостно вскидывающим в приветствии руки и кричащим ему здравицы, и даже распластанному в луже неизвестному почитателю. А все объясняется просто. В середине недели во дворце проходил большой прием, на котором император принимал только соратников по своей пангерманской идее, а также военных и руководителей спецслужб. Никто другой во дворец не допускался, чтобы не дай бог не испортить хорошее настроение императора.

Получив ранним утром от своего адъютанта известие о том, что главный противник и злейший конкурент пангерманистов, владычица морей Великобритания, один за другим потеряла два своих крупнейших корабля, которые сгорели со всеми своими пассажирами и экипажами в открытом океане, кайзер был в особенно приподнятом настроении. И потому, прежде чем оседлать своего любимого конька на долгожданной встрече со своими сподвижниками, чтобы там высказать свои самые свежие мысли и призывы, главные из которых: «…оградить Европейский континент от русских стремлений к мировому господству», «обеспечить культуртрегерскую миссию немцев и австрийцев среди «варварских славянских народов» для последующего сплочения самых черных империалистических сил Европы, Вильгельм решил выслушать сначала доклад начальника разведки Большого Генерального штаба подполковника Вальтера Николаи.

Кайзер вошел в свой кабинет, двери которого как по мановению волшебной палочки бесшумно растворились перед ним. Одновременно в глубине залы часы мелодично начали вызванивать десять.

Вильгельм, позвякивая шпорами, подошел к огромному покрытому зеленым сукном дубовому письменному столу, посреди которого лежала красная папка с бумагами, и с ходу бросил свое тело в мягкую округлость дубового резного кресла с высокой спинкой. Вслед за ним вошел генерал-адъютант и, склонив в полупоклоне голову, приготовился выслушать приказание. Всем своим видом он внушал царедворцам страх и почтение, граничащие с фанатизмом, и потому даже ближайшие к нему генералы старались не пропустить ни одного его слова, ни одного жеста.

Подписав неотложные документы, генерал тут же промокнул их и спешно сунул в руки младшего адъютанта.

– Пригласите ко мне подполковника Николаи, – приказал император и, резко соскочив с кресла, подошел к карте Европы, занимающей половину боковой стены, прикрывающей даже дверцы книжных шкафов, на многочисленных полках которых уместились, наверное, вся мудрость и культура мира. Только так и нетронутые руками Вильгельма искусные переплеты этих книг говорили о том, что ни вся мудрость, ни вся культура мира ему неинтересны. Единственно потрепанными в этих шкафах были книги Бисмарка, Штибера, брошюры теоретиков пангерманизма Хассе, Класса, Ревентлова, Рорбаха и других. Удивляться этому нечего, поскольку традиции Бисмарка и его «короля шпионов» – Штибера упали на благодатную почву в довольно амбициозной натуре германского кайзера. Пристального наблюдателя удивить могло только одно, то, что в ряду востребованных книг оказалось и Евангелие. Можно предположить, что занятый перекройкой мира кайзер иногда заглядывал туда, но лишь за тем, чтобы найти в текстах христианских апостолов оправдания своим будущим, далеко не христианским поступкам и решениям. Но к своему удивлению, постоянно натыкался на предупреждения сподвижников Христа о том, что в конце концов ждет каждого жаждущего мирового господства на этой грешной и суетной земле…