Мгновенье на ветру - [96]

Жилистая старуха рабыня вынесла из спальни корыто, вышла с ним во двор и вылила воду в лохань для свиней, — Элизабет наблюдала за ней через открытую дверь кухни, — потом вернулась, плеснула в корыто из бочки, что стояла у очага, поднесла к столу и, опустившись на колени, стала мыть ноги фермеру, вытерла их, на коленях подползла к беременной хозяйке…

— Ужинать, — приказал хозяин.

В середине выскобленного добела стола без скатерти стояла миска с тушеным мясом. Хозяин обмакнул в соус ломоть хлеба и поднес ко рту. За ним жена, потом Элизабет. Никто не разговаривал. И даже когда миска Опустела и рабыня, бесшумно ступая босыми ногами, убрала со стола и подала чай и молоко в кувшине, они пили его в молчании.

— Теперь читать, — сказал наконец фермер.

Кто-то из детей достал из ящика огромную Библию в кожаном переплете и положил на стол перед хозяином. Тот долго листал ее, видно, ища место, где он остановился вчера, наконец нашел.

В углу за очагом кудахтала наседка, возился на своей соломенной подстилке ягненок. Наконец стало тихо в комнате.

Хозяин принялся читать, весь сморщившись от напряжения и то и дело запинаясь и сбиваясь, его заскорузлый палец медленно, точно навозный жук, полз по словам.

«Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?

Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки.

Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.

Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя».

Он умолк и поднял голову. Под его взглядом Элизабет потупилась. Слегка смешавшись, он снова обратился к Библии и начал искать стих, которым кончил; рот его был приоткрыт, в углах губ собралась слюна. Наконец он нашел и стал читать дальше, медленно, по складам:

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, — и нет ничего нового под солнцем.

Бывает нечто, о чем говорят: „Смотри, вот это новое“, но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

Тяжко вздохнув, закрыл толстую книгу и застегнул медные застежки.

— Теперь молиться.

Жена фермера и Элизабет преклонили колени на земляном полу и, положив локти на жесткие скамейки, стали слушать, как он молится. Вдали где-то заворчало, будто прокатился раскат грома. Гром? Нет, невозможно, откуда взяться грому?

Адам сидел на полу среди рабов и слуг и неотрывно смотрел на нее. Наверное, она чувствовала его взгляд, потому что ни разу не разомкнула век. Прижатые к щекам руки дрожали. Впрочем, может быть, так только казалось в свете лампы.

…Вот она стоит на коленях в той же комнате, где Находишься ты, при свете той же лампы, женщина, принадлежащая тебе. Она возвращается домой. Смерть подошла ко мне вплотную. Я люблю тебя, но в этот миг я полон ненависти. Зачем я вывел тебя из страны грифов? Чтобы ты упрятала свое тело в шелковое платье, сшитое в Капстаде, снова встала на колени и закрыла глаза? Я-то знаю, как ты крепка и вынослива, как ты жестока и прекрасна. Я позволил тебе называть меня именем, которое произносила только моя мать. Что будет, если я вдруг встану, положу ей руку на плечо и громко скажу: «Оставьте ее. Она моя!»

Казалось, молитва никогда не кончится. Снова прокатился глухой гул, точно за горизонтом бежало огромное стадо газелей. Потом гул смолк. Хозяева встали, с шумом подвинули по неровному полу скамейки. На столе не мигая горела медная лампа.

— Ваш раб может спать в кухне вместе со всеми, — сказал хозяин. На Элизабет он не смотрел.

— Я… — она снова запнулась, с усилием глотнула, но ничего больше не сказала.

Огромная тень фермера падала на оштукатуренную стену и даже на потолок, зловещая и уродливая. Элизабет бессильно склонила голову. Во время молитвы она чуть не уснула. Безмерная усталость проникла в каждую клеточку ее тела.

— Вы ляжете с нами, — грубо приказал он.

— Я буду спать на полу.

— Кровать большая, места хватит. — Он посмотрел на жену. — Отведешь ее в спальню, — распорядился он и вышел — наверное, осмотреть загоны, двор и помочиться.

— Идемте, — позвала хозяйка. Она зажгла свечу от огня лампы и направилась в спальню.

— Право же, я…

— Он так велел.

В дверях Элизабет оглянулась. Возле очага копошились темные тела. Она не различила, где среди рабов — Адам.

Беременная хозяйка опустилась на кровать, вздохнула тяжело, как раньше, и принялась расстегивать платье, сняла его, вынула шпильки из волос; тень на стене повторяла все ее движения. В рубашке она вдруг показалась Элизабет совсем молодой и почему-то беззащитной. Женщина легла под одеяло и отодвинулась к краю кровати.

Элизабет по-прежнему стояла, взявшись за ленты на корсаже нового платья, но не развязывала их.

— Ну что же вы? — сказала женщина.

Элизабет повернула голову к крошечному оконцу. На дворе была непроглядная темень. В затхлую духоту спальни тянуло оттуда свежестью, прохладой. Послышались тяжелые шаги.

— Раздевайся, — раздался голос у нее за спиной.

Она обернулась. Хозяин стоял у порога, широко расставив ноги и, подбоченившись, смотрел на нее.