Мгновенье на ветру - [107]
Как только фургон исчез за кустами молочая, они свернули с дороги направо и двинулись к морю. Подкрадывались сумерки. Над головой пролетела розовым облаком стая фламинго, они держали путь в сторону болота за Чертовым пиком.
Снова я на берегу, куда море выкинуло меня в ту ночь вместе с обломками плота и где я заново родился на свет. «Круг должен замкнуться, — сказала ты. — Чего бы нам это ни стоило…»
Был отлив, крошечные волны тихо набегали на мокрый песок, пахло водорослями и бамбуком. Они шли по луке залива у самой кромки воды, не оставляя следов. Темнело. Ночь была безлунная. Начали выступать звезды. Зажегся Южный Крест, шесть звезд Кхусети, стал виден Млечный Путь, звезды осыпали все небо.
Держась за руки, ни от кого не прячась, подошли они к подножью склона, на котором раскинулся город. Волны лизали им ноги, и вода в этот теплый вечер была ледяной. Горели желтые огоньки вдали, тускло светились освещенные лампами окна. Что это, неужели музыка? Наверное, во дворце бал, офицеры в шитых золотом мундирах танцуют с дамами в нарядных платьях с кринолинами и в пудреных париках, благоухают розы, рабы разносят на серебряных подносах привезенное из Франции бургундское в хрустальных бокалах… Нет, наверное, ей почудилось, никакой музыки нет. Вот море действительно шумит и плещет, ракушки шуршат под ногами — эти звуки не могут обмануть.
Дальше идти не надо. По-прежнему держась за руки, чтобы не потерять друг друга в темноте, они поднялись на берег и сели на мягкий сухой песок, прогретый за день жарким солнцем.
Помнишь ночь, когда нас выследили львы? Какой огромный мир лежал тогда вокруг нашего крошечного лагеря. Обезумев от голода, львы прыгнули через колючую ограду прямо на огонь, все смяли, сокрушили, угнали перепуганных волов в ночь и одного сожрали. Те же звезды были тогда над нами.
Элизабет и Адам сидели рядом. Им не хотелось говорить, да слова были и не нужны. Тишина подавляла.
Помнишь день, когда я спустилась к речке, где ты купался, и ты вышел ко мне обнаженный? Ты заставил меня посмотреть на тебя с уважением, признать в тебе человека. Как я боялась тебя и желала, как боялась себя. Какая странная, непостижимая сила во мне живет? Какой скрытый даже от меня самой неизведанный мир?..
И еще был день, когда во дворце устроили бой быков и перед началом священник читал молитву. Бык был полон сил и жизни, под атласной кожей играли мускулы, а потом все превратилось в кровавое месиво вперемешку с песком и навозом. И я ушла домой, чувствуя, что очистилась, освободилась от всего, что меня мучило.
Сейчас мы как скелет змеи — мы сбросили все временное, тленное.
Она сама начала его ласкать, так тихо, бережно, что он и не заметил, как под ее руками возникла жизнь. Потом он прошептал:
— Сними свою одежду.
Они не видели друг друга, ночь была совсем темна. Но они снова были наги, чужая одежда была отброшена прочь. Он обнял ее, и ее руки снова с нежностью коснулись его тела. Потом она опрокинула его на спину и отвела стремящиеся к ней руки. Он понял и согласился. Странно, но оба почему-то чувствовали, что сегодня он должен подчиниться ее ласкам.
Любовь? Близость и ночь.
И в ней, и в нем откуда-то из глубины их существа поднимался могучий вал прибоя. Я хочу навеки сохранить в себе каждое твое прикосновение, навеки сохранить в себе тебя. Что бы ни случилось потом, этот миг принадлежит нам, он будет с нами до конца.
Как прекрасна смерть.
— Аоб… — прошептала она, прижимаясь щекой к его щеке.
Мы лежим с тобой так тихо, но в этот миг мы снова проходим весь назначенный нам путь.
Кто ты? Ты самое дорогое, что есть у меня в мире, но что я знаю о тебе?
Как только начало светать, они сбежали к морю, и едва не задохнувшись от обжигающего холода, принялись окачивать друг друга водой и плескаться. Потом, стуча зубами, выскочили на песок, дождались, пока их обсушит солнце, оделись и пошли к подножью Львиного хребта, где он будет ждать ее в роще среди кустов, так они решили. Она пойдет одна и все заранее устроит, а потом вернется за ним. Ведь осталось только закрепить свободу, которую он получил давно.
Зимой в нашу пещеру вбежал детеныш антилопы, спасаясь от стужи, а может быть, от хищников. Но ты убил его. Потом убил собаку. А наш ребенок? Что будет с ним? Нужно научиться жить после того, как предал. Ты говорил мне: «Это мясо, это пища, без нее мы умрем». Я не хотела ее есть, но потом все-таки ела вместе с тобой. Наверное, иначе нам было бы не выжить. И ты был прав во всем, с начала до конца.
А дальше, наверное, было так. Он час за часом сидел в зарослях молочая, терпко пахнущих на солнце, глядел на лениво ползущие облака. Они сгустились и закрыли своей шапкой вершину, поднялся ветер, стал крепчать, расти, ломать ветки деревьев и кустов, среди которых он прятался.
А потом сквозь шум ветра до него донесся лай собак, лошадиное ржанье… все ближе, ближе… И он в тревоге, замирая от волнения, поднялся на ноги.
И поднявшись, увидел людей, которые шли к нему из далекого города, за их спиной была высокая гора, вокруг ревел ветер. Он стал искать среди людей ее, но не нашел — ее не было. Что с ней случилось? Он ничего не понимал. А потом вдруг понял и сразу покорился. Ведь иного и быть не могло, все было предопределено заранее.
