Мгновенье - целая жизнь - [72]

Феликс на мгновение умолк и тут же услышал за спиной возмущенные голоса Белопольского и кого-то из представителей партии эсеров.

Не обратив на них внимания, продолжал говорить: — Товарищи! Временное правительство остается верным своему антинародному курсу. Оно намерено любой ценой освобвдить Петроград от пролетариата и революционных войск гарнизона. Оно намерено отправить вас на фронт и выселить пролетариат под предлогом невозможности обеспечить все население продуктами питания. С какой же, однако, целью это задумано? Думаю, что всем это ясно и попятно: лишить революционные партии вашей поддержки и затем разгромить их. Этим контрреволюционным планам правительства мы должны противопоставить организованность, сплоченность и решительность. — Еще одна пауза, и снова голос гремит над площадью: — Да, действительно, Петроград нуждается в разгрузке, но не от рабочего люда, а от паразитических элементов, от нетрудового населения. Промышленное производство будет организовано и доставка продуктов будет налажена, если власть перейдет в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. В казне нет денег?

Обложить налогом баснословные прибыли капиталистов! Ввести трудовую повинность для господ! Но Временное правительство никогда не поднимет на них руку, ибо оно правительство буржуазии и во имя ее интересов требует войны до победного конца.

Феликс Яковлевич рассек воздух длинной мускулистой рукой, тут же покинул трибуну, так как торопился на конференцию. Но выбраться не удалось. Солдатская масса мгновенно пришла в движение. Кон видел вокруг возбужденные лица, слышал радостные крики… Его подхватывают, и он тут же оказывается над ликующей толпой. Вознесенный на крепких солдатских руках, он видит, как медленно отдаляется от него скачущий куда-то сквозь людское половодье огромный зеленовато-медный всадник…

На другой день, когда Кон зашел в Петроградскую секцию левицы, Стефан встретил его смущенной улыбкой, а Даниель и Юзеф отводили в сторону глаза. Но Лапиньский, как и вчера, возбужденно и радостно тряс его руку:

— Поздравляю, Феликс! Великолепно! Не говоря уж о кадетах, но и эсеров оставил с носом. Ничего, пускай привыкают, а то у них сплошной праздник, беспрерывное торжество победителей. Чуть ли не с каждого митинга на руках уносили…

— Так-то оно все так, — пробурчал Пинкус, — только вот одно непонятно: от имени какой партии ты выступал, Феликс? От левицы или от большевиков?

Кон с обезоруживающим недоумением какое-то мгновение смотрел на Пинкуса, но сидевший рядом с ним Стефан перехватил этот взгляд:

— Не сердись, Феликс, — сказал Стефан. — Людвик прав. На митинге было много солдат-поляков, и многие из них тебя знают как основателя левицы, а ты говорил определенно от имени большевиков… Это их может обескуражить.

— Постойте, друзья мои, — развел руками Феликс Яковлевич, переводя свои нестареющие спние глаза с одного лица на другое, — я вас что-то не понимаю. Разве у нас с большевиками разные цели и задачи в предстоящей революции?

Даниель, как бы заслоняясь от вопрошающих глаз Кона, поднял ладонь с растопыренными пальцами и помахал ею перед собой:

— Позволь, Феликс, остановить тебя. Не надо из нас делать мальчиков. У нас свои очень сложные и большие проблемы.

— А теперь позвольте вас спросить, друзья мои, — сказал Кон, отступая на шаг от стола. — Если вы не с большевиками, то с кем же вы? Уж не с меньшевиками ли?

— Нет, мы не с меньшевиками, — ответил Стефан Круликовский.

И тут снова подал голос молчаливый Чонглиньский:

— Мы, Феликс, сами по себе. Мы — левица. Партия, у истоков которой стоял Феликс Кон…

— Друзья — воскликнул Феликс, вбегая в комнату, где заседала Петроградская секция левицы. — Вы знаете, что Временное правительство одобрило идею войскового съезда поляков в Петрограде?

— Знаем, знаем, — недовольно проговорил Круликовский, мельком глянув на возбужденного Кона.

— Ах, даже так, — сказал Феликс Яковлевич, успокаиваясь, и присел к столу. — В таком случае… я хотел бы знать, как наша секция намерена участвовать в работе съезда?

— Участвовать? — воздел обе руки над головою Лапиньский. — От тебя ли я слышу такой вздор, Феликс?!

— Почему же… вздор?

— Да потому что это будет демонстрация поддержки и одобрения агрессивной политики Временного правительства!

— Прекрасно понимаю. Но я понимаю необходимость борьбы за солдатскую массу. Манифест Временного правительства по польскому вопросу многих сбил с толку. Сейчас солдаты рвутся в бой, наивно думая, что, добывая своей кровью победу, они добывают свободу Польши. Вот им и необходимо раскрыть глаза. Пусть узнают, что не за свободу Польши продолжается империалистическая война, а все за те же недосягаемые Дарданеллы и Константинополь… Игнорируя войсковой съезд, мы тем самым предаем интересы солдат-поляков.

— Ну, это, пожалуй, слишком сильно сказано, — улыбнулся Будняк.

— Не слишком, а скорее недостаточно сильно, Даниель. Потому что мы отдаем их в объятия эсеров и национал-патриотов, а те с превеликой радостью и восторгом кинут их в пекло новых сражений.

— Я думаю… Феликс прав, — сказал Чонглиньский, ни на кого в отдельности не глядя.