Мезонин поэта - [4]
«Ужасное состояние острога и больницы ссыльных. Болезни… Кожевенные заводы затопленные… Сторожевые караульни плетеные… Бедность деревень». Таковы записи одного дня в Тобольске, 2 июня. Спустя сутки Жуковский заносит в дневник: «Разговор о ссыльных… Мнение о допросах… После обеда — в тюремный замок». Под 4 июня читаем: «О поселенцах в Енисейской губернии… Железные копи. Остяцкие промыслы. Тобольск — бедный город». И снова: «Тюремный замок».
Серии дорожных рисунков Жуковского создают у зрителя ощущение их подлинной историчности и в то же время интимности. Поэтому они так притягательны. Несмотря на внешнюю суховатость, в них сосредоточен заряд эмоциональной информации, продолжающей корреспондировать нам из дымки прошлого.
Петербургские набережные, силуэты кораблей на Неве, веймарский домик Гёте, виды Раппало, Рима, Виндзора, Женевского озера, повторяющиеся на альбомных листах в поисках максимальной выразительности, — все это несет печать авторской индивидуальности, которую не спутаешь ни с какой другой. И даже популярный в английской живописи сюжет — скачки в Эпсоме — вдруг предстает здесь в необычном ракурсе, где динамика и азарт борьбы окрашены неприметной иронией.
«Жуковскому с неизменным восторгом и дружбой». Такую дарственную надпись сделал на своем портрете после встречи с русским поэтом крупнейший немецкий географ и естествоиспытатель А. Гумбольдт. Жуковским был очарован писатель-романтик Л. Тик. Ему уделял долгие часы бесед Гёте. Познакомиться с ним были рады видные европейские мыслители и художники.
Последние особенно занимали Жуковского. Художникам и художественным увлечениям он уделял все свободное от литературы время. В разные годы под руководством Н. Уткина, К. Зенфа, Л. Майделя, Ф. Иордана, Рейтерла Василий Андреевич осваивал технику рисунка, гравюры, литографии, постигал секреты сочетания красок. Он гордился умением работать с литографским камнем и пользовался любым случаем, чтобы пополнить свои и без того обширные знания в области живописи.
Приезжая в какой-либо город, Василий Андреевич первым делом спешил осмотреть тамошнюю картинную галерею и повидать местных художников. Он дружил с К. Брюлловым, А. Венециановым и в Риме чуть ли не ежедневно посещал мастерскую А. Иванова, вращаясь в кругу русской художественной колонии.
Вникать в тонкости своего «второго» ремесла, овладевать все новыми профессиональными навыками Жуковский не прекращал до самой смерти.
Многолетнее общение Жуковского с русскими и иностранными художниками было плодотворно еще в одном отношении. В Берлине, например, он сразу приметил А. Лозинского — тот сделает литографии его крымских пейзажей. В 1826 году поэт путешествует по Германии и Швейцарии с дерптским художником и гравером А. Кларой, подарившим ему на память несколько гуашей. В свою очередь, Василий Андреевич составил Кларе протекцию в Петербурге и дал воспроизвести лучшие аквантины павловского альбома: дом Е. И. Нелидовой, ворота сада, Розовый павильон, развалины храма Аполлона… Слегка романтизированные и стилизованные, эти филигранные работы перекликаются с гатчинскими и царскосельскими офортами Жуковского из коллекции Рейтерна.
Наконец, дюссельдорфскому знакомому поэта — Гальдебранту мы обязаны одним из его самых удачных портретов.
…Он тоже рисовал друзей-художников, но чаще позировал им. От изображения к изображению облик Жуковского менялся, однако портреты эти порой обнаруживают неожиданные, пользуясь пушкинским выражением, «сближения».
Литография Е. Эстеррейха 1820 года со знаменитой дарственной надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, когда он окончил свою поэму «Руслан и Людмила» сопровождала Пушкина и осталась висеть в его последней квартире на Мойке, 12. А посмертная маска Пушкина, возможно, та, первая, которую снимал приглашенный Василием Андреевичем скульптор Гальберг, отправилась с Жуковским в дальнюю дорогу.
Резец Ф. Вендрамини перенес на гравюру одухотворенный облик поэта с канонического оригинала О. Кипренского. На заднем плане — пейзаж «Двенадцати спящих дев» и других романтических баллад Жуковского.
Гравюра редкая, со знаменательной надписью-посвящением Василия Андреевича бывшему «арзамасцу» Уварову, на квартире которого проходили первые заседания «общества безвестных людей».
Кисти К. Брюллова принадлежит, вероятно, наиболее значительный портрет Жуковского. Не мечтательный юноша Кипренского, но умудренный житейским опытом и невзгодами стареющий человек, затаивший на дне глаз все ту же непреклонную решимость к добру, глядит на нас с этого полотна.
Судьба портрета необычна.
Василий Андреевич только что проводил в последний путь Пушкина, которого он любил как сына, как сына спасал и как сына оплакивал. Под неусыпным оком жандармов он разбирает и старается сохранить для потомства пушкинские бумаги (он же издаст вскоре первое посмертное издание пушкинских сочинений). Ложатся в портбювар черновик пространного письма к Сергею Львовичу, подробный план пушкинской квартиры, список друзей, присутствовавших при кончине, начатые конспективные заметки о преддуэльных днях… Тут же надо добиваться через Уварова разрешения печатать «Песню про купца Калашникова» и вызволять ее автора из первой ссылки на Кавказ за элегию «На смерть поэта». Впереди — опасные хлопоты об облегчении участи ряда декабристов и сосланного в Вятку молодого Герцена.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Лиственница» – первая публикация стихов Керима Волковыского в России.В книгу вошли стихи разных лет, переводы из Федерико Гарсиа Лорки и эссе «Мальчик из Перми», в котором автор рассказывает о встрече с Беллой Ахмадулиной полвека назад.
Предисловие к переизданию «Марсиансикх хроник». История о том, насколько случайным было первое издание «Марсианских хроник». Если бы хоть одна из этих случайностей не произошла, возможно, мы бы и не знали этой истории.
Эти записки (иностранное слово эссе к ним не применимо) созданы в конце прошлого тысячелетия. С тех пор я многократно пытался их опубликовать. Не вышло, не формат. А в родном ЖЖ — всё формат. Читайте.
Друзья отвезли рассказчика в Нормандию, в старинный город Онфлер, в гости к поэту и прозаику Грегуару Бренену, которого в Нормандии все зовут «Воробей» — по заглавию автобиографического романа.
Статья из сборника «Тени грядущего зла» Рэя Бредбери.
Молодой московский прозаик Илья Митрофанов умеет точно и зримо передать жизнь в слове. Уже одно это — свидетельство его одаренности. Располагает к себе и знание жизни, способность не только наблюдать и изображать, но и размышлять над теми ее, подчас весьма нелегкими задачами, которые ставит она перед вступающим в самостоятельную рабочую жизнь героем. Молодой писатель по рождению южанин. Оттого, наверное, в повести его есть и свойственная южной прозе пластичность слова, и своеобразие разговора героев, и напряжение чувств.
В небольшом английском провинциальном городке во время празднования традиционного дня Гая Фокса убивают местного эсквайра. Как устанавливают прибывшие для расследования детективы из Скотленд-Ярда, преступление совершено подростками. Виновных арестовывают и предают суду. Итак, совершено еще одно из тех обыкновенных убийств, каких немало происходит ежедневно. Джулиан Саймонз далек от того, чтобы обличать действительность современной Англии. Его взгляд на жизнь характерен для нынешнего западного писателя.
Степан Залевский родился в 1948 году в селе Калиновка Кокчетавской области. Прежде чем поступить в Литинститут и закончить его, он сменил не одну рабочую профессию. Трудился и трактористом на целине, и слесарем на «Уралмаше», и токарем в Москве. На Дальнем Востоке служил в армии. Познание жизни в разных уголках нашей страны, познание себя в ней и окружающих люден — все это находит отражение в его прозе. Рассказы Степана Залевского, радующие своеобразной живостью и свежей образностью, публиковались в «Литературной России», «Урале», «Москве» и были отмечены критикой. «На легких ветрах» — первая повесть Степана Залевского. Написана повесть живо и увлекательно.
Алексей Логунов родился в деревне Черемухово Тульской области, недалеко от Куликова поля. Как и многие его сверстники — подростки послевоенных лет, — вступил в родном колхозе на первую свою трудовую тропинку. После учебы в школе ФЗО по профессии каменщика его рабочая биография началась на городских и сельских стройках. Затем работал в газетах и на телевидении. Именно эти годы явились основой его творческого мужания. В авторском активе Алексея Логунова — стихи, рассказы, а сейчас уже и повести. Но проза взяла верх над его стихами, читаешь ее, и угадывается в ней поэт, Видишь в этой прозе картины родной природы с нетерпеливыми ручьями и реками, с притихшими после прошумевших над тульской землей военных гроз лесами и перелесками, тальниковыми балками и неоглядными, до самого окоема полями… А в центре величавой картины срединной России стоит человек-труженик, человек-хозяин, человек — защитник этой земли. Куликово поле, люди, живущие на нем, — главная тема произведений А. Логунова.