Мезонин поэта - [2]
Лукавый нежный профиль Маши Протасовой. Надломленная болезнью фигура любимой женщины. Печальная могила. В трех мимолетных рисунках — целая история жизни, волнующая и прекрасная.
Он любил, но вынужден был пожертвовать своей любовью, находя утешение в стихах и письмах. «Маша, откликнись. Я от тебя жду всего. У меня совершенно ничего не осталось». А рядом: «На свете много прекрасного и без счастья»… Заветрые рисунки словно сопровождают беспримерное по силе и благородству послание к другу, «К Мойеру»:
Дорогие и близкие ему люди чередой проходят на рисунках Жуковского. Пленная турчанка Сальха, мать поэта, дряхлая Е. А. Протасова в кресле, дети ее старшей дочери Александрины, сестры Маши, шутливая карикатура Мойера за фортепиано, «галоппирующего на Бетговене»…
«…Хочу у подошвы швейцарских гор посидеть на том… холме, на коем стоял наш мишенский дом со своею смиренною церковью, на коем началась моя поэзия Греевой элегией», — пишет Жуковский в 1821 году родственнице и подруге детских лет А. П. Зонтаг (Юшковой).
Тульский край, которому суждено было стать истоком жизненного и творческого пути великого поэта, олицетворял для него понятие Родины. Мощное патриотическое чувство участника Бородинского сражения рождало звучные строки «Певца во стане русских воинов», проникновенные лирические миниатюры, насыщенные конкретными приметами родных мест. Серии непритязательных зарисовок Белева, Мишенского, Муратова, Протасовых, соседнего Долбина, известных литераторов братьев Киреевских — тоже вдохновенная песнь во славу отчего края, воскрешающая «минувших дней очарованье».
«Отрок Белева» еще не раз приедет сюда — отдохнуть от житейских скитаний, побродить приокскими плесами, помечтать в «Греевой беседке».
«Магический кристалл» возвращал поэту Прошлое вдали от родных мест. Он рисовал их по памяти, по памяти описывал в стихах, стремясь вплотную приблизиться к предмету изображения.
Поэзия преломляла действительность, графика давала ее зеркальное отражение.
Его тревожила и манила вечная тайна искусства — магия рождения образа. Рисунки были нужны ему, как гаммы пианисту и вместе с тем как камертон души. Они текли из-под пальцев, удерживая неуловимое, изменчивое, сокровенное.
Но только не в себе самом. Тут уверенный контур обрывался.
Почему Жуковский, рисовавший столь многих, не оставил автопортрета, ограничившись лишь беглым наброском — со спины? Объяснение, и притом исчерпывающее, мы находим в стихотворении 1837 года, так и озаглавленном: «К своему портрету».
Воспоминание обитало там, в Мишенском, сливаясь на рисунках с образом мечты.
Старший друг Жуковского Николай Михайлович Карамзин говорил, что весна не таила бы для него такую прелесть, если бы ее не описал Клейст.
Восприятие действительности через литературные реминисценции в духе традиций XVIII века отличает раннюю пейзажную лирику Жуковского, его бесчисленные рисунки романтических гротов, беседок, античных развалин, идиллические сельские картины.
Однако с годами художественная манера Жуковского-рисовальщика претерпевает существенную эволюцию. Лучше всего это можно проследить на примере «мишенского» цикла. От условной стилизации начальных работ, избегающих «некрасоты» и прозы окружающего мира, автор постепенно двигался к личностному видению натуры, к цельным, устоявшимся наблюдениям.
Менялась датировка шероховатых листов, менялся угол зрения, хотя изображенные на них места оставались все теми же. Рисунки приобретали большую пространственную глубину и объемность, делались более выразительными. В них проявлялись исторические и социальные реалии. Фиксация раздробленных черт действительности сменялась ее обобщенным психологическим портретом.
«Не надо подражать ни Ван Эйку, ни Мурильо, — замечает Василий Андреевич в письме к другу художнику и будущему тестю Г. Рейтерну, — надо изучать природу, надо благоговейно принять то, что она дает… Ибо природа не скупа, она дает щедрою рукою. И тогда художник не будет иметь манерности, жеманства. Всякая манерность есть, я полагаю, ошибка».
Из стороннего наблюдателя и меланхоличного регистратора действительности Жуковский превращается в художника, который «видит природу собственными глазами, охватывает собственною своею мыслью и прибавляет к тому, что она дает, кроющееся в его душе». «Главный живописец — душа». Эта дневниковая запись, пожалуй, наиболее точно характеризует Жуковского-рисовальщика, и этим Жуковский-рисовальщик смыкается с Жуковским-поэтом.
В льющихся, переходящих одна в другую плавных линиях его офортов покоряет какая-то особая просветленная напевность — отражение кристальной душевной чистоты, то в высшей степени развитое в нем чувство изящного, тот неброский артистизм, которыми исполнена неувядаемая поэзия Жуковского.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Перевод одной из центральных, в контексте творчества и философии, статей Филипа Дика «Man, Android and Machine» из сборника «The Shifting Realities of Philip K. Dick Selected Literary and Philosophical Writings».
Предисловие к переизданию «Марсиансикх хроник». История о том, насколько случайным было первое издание «Марсианских хроник». Если бы хоть одна из этих случайностей не произошла, возможно, мы бы и не знали этой истории.
Эти записки (иностранное слово эссе к ним не применимо) созданы в конце прошлого тысячелетия. С тех пор я многократно пытался их опубликовать. Не вышло, не формат. А в родном ЖЖ — всё формат. Читайте.
Друзья отвезли рассказчика в Нормандию, в старинный город Онфлер, в гости к поэту и прозаику Грегуару Бренену, которого в Нормандии все зовут «Воробей» — по заглавию автобиографического романа.
Статья из сборника «Тени грядущего зла» Рэя Бредбери.
Молодой московский прозаик Илья Митрофанов умеет точно и зримо передать жизнь в слове. Уже одно это — свидетельство его одаренности. Располагает к себе и знание жизни, способность не только наблюдать и изображать, но и размышлять над теми ее, подчас весьма нелегкими задачами, которые ставит она перед вступающим в самостоятельную рабочую жизнь героем. Молодой писатель по рождению южанин. Оттого, наверное, в повести его есть и свойственная южной прозе пластичность слова, и своеобразие разговора героев, и напряжение чувств.
В небольшом английском провинциальном городке во время празднования традиционного дня Гая Фокса убивают местного эсквайра. Как устанавливают прибывшие для расследования детективы из Скотленд-Ярда, преступление совершено подростками. Виновных арестовывают и предают суду. Итак, совершено еще одно из тех обыкновенных убийств, каких немало происходит ежедневно. Джулиан Саймонз далек от того, чтобы обличать действительность современной Англии. Его взгляд на жизнь характерен для нынешнего западного писателя.
Степан Залевский родился в 1948 году в селе Калиновка Кокчетавской области. Прежде чем поступить в Литинститут и закончить его, он сменил не одну рабочую профессию. Трудился и трактористом на целине, и слесарем на «Уралмаше», и токарем в Москве. На Дальнем Востоке служил в армии. Познание жизни в разных уголках нашей страны, познание себя в ней и окружающих люден — все это находит отражение в его прозе. Рассказы Степана Залевского, радующие своеобразной живостью и свежей образностью, публиковались в «Литературной России», «Урале», «Москве» и были отмечены критикой. «На легких ветрах» — первая повесть Степана Залевского. Написана повесть живо и увлекательно.
Алексей Логунов родился в деревне Черемухово Тульской области, недалеко от Куликова поля. Как и многие его сверстники — подростки послевоенных лет, — вступил в родном колхозе на первую свою трудовую тропинку. После учебы в школе ФЗО по профессии каменщика его рабочая биография началась на городских и сельских стройках. Затем работал в газетах и на телевидении. Именно эти годы явились основой его творческого мужания. В авторском активе Алексея Логунова — стихи, рассказы, а сейчас уже и повести. Но проза взяла верх над его стихами, читаешь ее, и угадывается в ней поэт, Видишь в этой прозе картины родной природы с нетерпеливыми ручьями и реками, с притихшими после прошумевших над тульской землей военных гроз лесами и перелесками, тальниковыми балками и неоглядными, до самого окоема полями… А в центре величавой картины срединной России стоит человек-труженик, человек-хозяин, человек — защитник этой земли. Куликово поле, люди, живущие на нем, — главная тема произведений А. Логунова.