Между строк - [19]

Мы вместе дошли до остановки. Артур посадил меня на автобус:

— Счастливо! Созвонимся. — И поцеловал в щеку.

— Пока! Удачи!

Ну вот и «сломался» «стойкий оловянный солдатик». Наверное, это должно было случиться. Говорят, в каждом новом романе женщина ищет лучшее, а мужчина новое. Может быть. Хотя вряд ли роман с Артуром всерьез и надолго.

После этой встречи мы еще созванивались пару раз. Он поздравил меня с днем рождения. А потом закрутили дела. Свободное время, правда, было, поскольку август — «мертвый сезон», период отпусков. Кого-то выловить в Москве — проблема. Зато появилась возможность потратить свободное время на себя, любимую. Артуру звонить не хотелось. Что-то треснуло в наших отношениях, сломалось. Словно и говорить было не о чем. Пустые, несодержательные разговоры выматывали еще больше, чем вечно галдящий телефон, нужная, но в невероятных объемах информация. Надо было остановиться, разобраться в себе и хоть что-то решить. Хотя все было ясно и так — «не срослось».

«Что ты мечешься? Замучила и себя, и других. В себе надо прежде всего разобраться. В том-то и дело: сама не знаешь, чего хочешь». Как же мне все это надоело! А может, просто устала. Оттого, что некогда вот так — сесть и подумать: куда ты бежишь? Зачем? Оттого, что не на кого опереться. «Хочешь, чтобы все было сделано хорошо, сделай сама». «Вот ты и тащишь все сама, хватаешься за все и сразу. И такое ощущение, что это не кончится никогда. Так и будешь всю жизнь бежать и спотыкаться. А может, это приближается пресловутый кризис среднего возраста? Хотя что-то рановато в двадцать восемь лет. Нет, просто устала».

— Здравствуйте, девушка!

— Привет, Рит!

— Куда же ты пропала?

— Долго рассказывать.

— Я звонила тебе вчера в час ночи — тебя дома нет. Звоню сегодня утром, около десяти, — опять нет. Ты дома-то ночуешь?

— Я всегда ночую дома. Правда, не всегда у себя.

— Не поняла.

— Не под забором же.

— Ты можешь нормально разговаривать?

— Не знаю, не пробовала.

— А ты попробуй, может, понравится. Короче. У меня для тебя дело есть.

— Другого я от тебя не ожидала.

— Значит, так. Ты ведь у нас среди киношно-театральной братии крутишься. Сваяй статью странички на две-три об актерах-бизнесменах. Они же сейчас все клубы-рестораны пооткрывали.

— Сроки?

— Неделя.

— Фигня дела.

— Ну, пока.

— Пока-пока!

Этот звонок вывел меня из желеобразного состояния. В конце концов, когда есть чем заняться, все неприятности воспринимаешь проще. Очевидно, потому, что некогда жалеть себя и сокрушаться по поводу того, что все не так, как хотелось бы.

В редакции — обычное летнее затишье. На планерке было даже скучно. Не было привычных запарок и нагоняев. Началось, правда, все, как всегда, — со взбучек за опоздание. Алина, выросшая на побережье Каспия, была женщиной вспыльчивой. Но отходчивой.

— Вот что, дорогие мои. Кто еще раз опоздает на планерку, увидит, как бушует кусочек Каспийского моря!

— Но оно мелеет, — послышалось откуда-то с «галерки».

Дальше все пошло своим путем. Все молча слушали монолог Алины о том, что надо собраться с мыслями и как-то оживить газету. Каждый раз приходилось ломать голову над тем, что ставить в номер, потому что большая часть, как теперь говорят, ньюсмейкеров нежилась под южным солнцем. Но одна фраза главного редактора потрясла всех. Редакция тут же проснулась, оживилась, а потом зашлась в дружном хохоте. В тот день у нашего начальника фотоотдела был двойной юбилей — день рождения и пятнадцать лет работы в редакции. Алина, конечно же, хотела сделать ему приятное, но получилось так, как получилось.

— Валерий Борисович — ветеран нашего коллектива. Он — один из старейшин, из тех, кто вбухивал здесь пятнадцать лет…

Дальше слушать никто не мог.

Очевидно, общий несерьезный настрой передался всем. Когда дошли до обсуждения номера, начали, как водится, с обложки, на которой красовался известный бразильский футболист по случаю его приезда в Москву. Но полголовы закрывал заголовок, отчего лица спортивной знаменитости почти не было видно.

— Да, надо было его немного опустить, — высказался завотделом спорта.

— И без тебя желающие найдутся, — парировал политический обозреватель.

То ли речи Алины так подействовали, то ли погода собиралась меняться, но завотделом новостей пришла в голову гениальная, на его взгляд, идея — сделать репортаж из «Кащенко»[3]. Причем его интересовали врачи, проработавшие там лет двадцать, которые могли поведать что-нибудь этакое. Маша Геллер, с которой мы часто бегали обедать и за этим нужным и приятным занятием делились новостями и впечатлениями, без особого энтузиазма встретила новость о том, какой материал ей придется писать.

— Если получится, поедем вместе? — спросила она меня, забежав после планерки.

— Почему бы и нет? — Мне, честно говоря, было все равно.

— Тогда через полчаса выходим.

— А фотограф будет? — машинально спросила я. Просто за эти годы я привыкла к тому, что, если мне не предоставляют материалы, я должна взять с собой фотографа.

— Да, Мишка Софиев.

Надо сказать, что Мишка не из тех фотографов, которых называют папарацци. Они с Максом чем-то похожи. Правда, для Мишки единственным желанием было, чтобы его не трогали. Не мешали есть и предаваться каким-то только ему ведомым размышлениям. Но ему мешали постоянно. Именно его, по невероятному стечению обстоятельств, отправляли то на место аварии, то на криминальный материал, то в лепрозорий, а теперь вот в «Кащенко». Похоже, он давно смирился со своей нелегкой судьбой, потому что менять что-либо было не в его характере.