Между плахой и секирой - [63]

— В общем, так! — как всегда, последнее слово досталось Смыкову. — Все раздоры пока оставим. Идем на прорыв, а это дело нешуточное. Решение принимается без голосования. Минута страха — и мы будем иметь все. Настоящее оружие, приличную одежду, человеческую пищу, табак. И запомните! Главное не это, — он чиркнул острием меча по камню, — не железо. Все равно мы железом махать как следует не умеем. Главное — нахрап и внезапность.

Чья-то рука коснулась щеки Цыпфа. Из всех тех, кого судьба загнала в эту мрачную нору, такая мягкая и прохладная ладонь могла быть у одного-единственного человека.

— Ты обижаешься на меня? — прошептала Лилечка.

— Нет, — не сказал, а выдохнул Лева.

— Нам нельзя открыто любить друг друга, пока творится весь этот ужас.

— А тайно? — Душа Левы взлетела куда-то к невидимому потолку, попорхала там немного и вернулась на место, изрядно облегченная.

— Тайно тоже нельзя. Но потом у нас еще будет время.

— А если не будет?

— А если времени уже не будет, одну минутку перед концом мы обязательно выкроим. Правда?

— У нас будет время, — как можно более твердо сказал Цыпф. — У нас будет много времени. И у наших детей тоже.

— Хотелось бы верить…

— Плохо, что стоит такая темень и я не вижу тебя.

— Хорошо, что стоит такая темень. Ведь я почти голая.

Рядом заскрипело и заскрежетало, словно парочка скелетов занялась любовью на жестяной крыше. Это члены ватаги — один за другим — стали взбираться вверх по хлипкой и ненадежной конструкции, которую лестницей мог назвать только с детства сильно обделенный жизненными впечатлениями экс-аггел Оська.

Подъем был долгим и мучительным.

Одно дело брести (пусть и по колено в жидкой грязи) темным, но зато горизонтальным туннелем, и совсем другое — карабкаться в полном мраке на неведомую высоту. По словам Эрикса, этот колодец когда-то выполнял роль обыкновенного коридора и поменял положение в пространстве почти на девяносто градусов после того, как весь комплекс зданий гавани в ночь катастрофы встал на попа.

Естественно, что до этого никаких лестниц в нем не имелось. Да они вообще почти не применялись в Будетляндии, где любое здание было буквально напичкано лифтами самых разнообразных конструкций. Вот и пришлось аггелам, из всех видов техники сносно разбиравшихся только в огнестрельном оружии, состряпать для своих нужд шаткое сооружение.

Но хуже всего, конечно, была темнота, царившая в колодце. Приходилось на ощупь находить наперекосяк вбитые в стену штыри, хлипкие скобы и небрежно, со слабинкой натянутые тросы. Лестница явно строилась в спешке, из первых попавшихся под руку материалов. Уже это доказывало, что аггелы не чувствуют себя здесь хозяевами.

— Вы проверяйте, за что цепляетесь и куда ногу ставите, — неустанно предупреждал Оська. — Сначала подергайте, покачайте… У меня один знакомый был. Фогарм. Хотя на самом деле его Яшкой звали. Недавно сорвался примерно в этом же самом месте. До самого низа, правда, не долетел. На какой-то крючек пузом напоролся.

— Ой, мамочки! — заскулила Лилечка. — Не могу больше! Не долезу! Сорвусь!

— Вперед! Ну пожалуйста! — уговаривал ее Левка, и сам чувствовавший себя медведем, которого заставляют ходить по проволоке. — Спуститься мы уже не сможем. Если что, ставь ногу мне на плечо.

Он поднимался сразу вслед за девушкой и, когда та в страхе замирала на зыбких воздушных трапециях (иначе и нельзя было назвать эту небрежно сляпанную конструкцию), подталкивал ее головой в зад.

— Да ты нас, падла, заделать всех хочешь начисто! — Слышно было, как Зяблик, пыхтя, пытается поймать Оську за ногу, а тот, повизгивая от страха, уворачивается.

— Я здесь ни при чем! — оправдывался он. — Не первый раз ведь здесь лезу… Когда светло, так никаких забот… И пленных гоняли, и раненых поднимали…

— А почему сейчас темно? — вопрошал Зяблик.

— Вот я и сам об этом думаю… Наверно, накрыли чем-то выход. Раньше там всегда дырка светилась.

Как бы в ответ на его слова что-то вверху стукнуло. На миг появилось и тут же снова исчезло светлое квадратное отверстие. Мимо людей, теряя искры, пролетела вниз огненная точка.

— Чинарик. — Зяблик втянул носом воздух. — А табачок-то приличный…

— Люк, значит, поставили, — констатировал Смыков. — Вот вам и фактор внезапности.

— Может, все же вернемся? — Даже у отчаянной Верки голос заметно дрожал.

— С каких это пор бабы взяли моду мужикам в бою указывать! — взорвался Зяблик. — Наполеоны, мать вашу в три погибели! Все заранее знали, на что идем! Назад поздно поворачивать!

— Да и вряд ли возможно, — добавил Эрикс спокойно.

Между ним, Зябликом и Смыковым началось какое-то совещание. Изредка на правах эксперта привлекался и Оська.

— Сколько человек обычно в карауле? — спрашивал Смыков.

— По-разному. Три-четыре. Но не меньше трех. Да и другие частенько приходят поболтать. Девки наши тут тоже постоянно вьются.

— Оружие у них какое?

— Пистолеты, это уж обязательно. По стволу на рыло. Гранаты. Ружья могут быть. Один раз я автомат видел.

— Эх… — Зяблик только заскрежетал зубами, но ничего не сказал, не желая, видимо, окончательно подрывать боевой дух своих сотоварищей.

А положение ватаги в самом деле было отчаянное. Внизу — глубокий колодец, стены которого утыканы ненадежной арматурой, вверху — глухой люк, охраняемый до зубов вооруженными врагами, а посередине они — почти голые, исцарапанные, еле живые от усталости, висящие, как обезьяны на лианах, но только не между небом и землей, а между смертью и смертью.