Между небом и тобой - [70]
– А я, хоть и знала все заранее, решилась родить ребенка, который был обречен на смерть!
– Господи, о чем ты? Не понимаю…
– Моего младшего братишку Танги сбил грузовик, когда он ехал на моем скутере. Он сам его взял, без спросу, но на меня всю жизнь давит груз вины за его смерть. Наша мать, обезумев от горя, меня прокляла, пожелала мне родить ребенка и потерять его, как она сама потеряла сына.
– Что ты такое говоришь?..
Обжигаю небо томатным супом, и боль дает понять, что я еще не совсем мертвая.
– Меня преследуют кошмары, в которых я слышу голос матери. С тех пор как родилась Шарлотта, я каждый вечер, перед тем как заснуть, слышу эти жуткие слова. Раньше мне удавалось забыться, когда Сириан меня обнимал, теперь вообще не могу заснуть и все время боюсь. На нас проклятие, Сара. Я бросила вызов судьбе, и…
– Перестань! Любовь сильнее ненависти, и дурное пожелание твоей матери нейтрализовала Помм, спасая Шарлотту.
Я не желаю слушать, как она защищает ту, из-за кого на нас свалилась такая беда.
– Твоя Помм опасна, от нее один вред. Она в День всех святых повезла Шарлотту кататься на велосипеде, а в этот раз уговорила спуститься по тропе. Моей дочке самой это никогда бы не пришло в голову! Сначала ей принесло несчастье проклятие моей мамаши, потом ее чуть не прикончила ревность Помм. Никогда эту девчонку не прощу И себя никогда не прощу.
Есть не хотим – ни я, ни Альбена. Когда мы с ней уходили из реанимации, Шарлотта спала после очередного впрыскивания морфина. Мы ушли, десять раз переспросив, записали ли медики номера наших телефонов. Мне так хотелось обнять дочку, прижать к себе, но можно было только коснуться ее щеки рукой в стерильной перчатке и улыбнуться ей. Под маской.
– Я за ней присмотрю, не беспокойтесь, – сказала анестезиолог Сандрин. – У меня самой три девочки, так что умею с детишками обращаться.
Дома падаю в кресло. Вчера мы уже ночевали здесь, в квартире друзей Жо, но были к вечеру до того измучены, что даже парой слов не обменялись, сразу провалились в сон. Альбена садится на диван. Вид у нее такой, будто она моя родственница, просто зашла навестить, такая… не очень знакомая родственница, почти чужая… сидит неловко, вся скованная… Мне хочется уснуть, прижавшись к ней, почувствовать своей кожей ее кожу, а потом проснуться и понять, что кошмар двух последних дней нам только приснился.
– Надо поговорить. Нам надо было поговорить давно, тогда, когда ты завел свою первую бабу, – глухо и монотонно произносит Альбена.
Смотрю на нее обалдело, ничего не понимаю.
– Я знала про шлюху из родительского комитета, ту, с голосом Минни Маус, с первого дня. И про поблядушку из отеля, где ты регулярно устраиваешь think tank, тоже знаю.
Хоть я и – словами не выразить как – переживаю за Шарлотту, хоть и вымотан до предела, ее грубость меня поражает. Что она такое несет! Шарлотта там лежит вся в проводах, вокруг нее страшные аппараты и приборы, жизнь ее на ниточке, мы оставили ее под присмотром чужих людей, и у меня нет ни малейшего желания обсуждать сейчас Дэни. Ни при чем она тут.
– Ей-богу, сегодня мало подходящий день, чтобы…
– Наш брак давно развалился, – устало продолжает жена. – Давай пока вместе бороться за Шарлотту, но потом обсудим.
– Ты о чем?
– О том, что пора опустить занавес, комедия окончена.
Вчера у меня была семья. Вчера у меня была жена – как я считал, любящая, – вчера у меня была прелестная дочурка. Сегодня я все потерял. У моей дочери кровоточит сердце, моя жена выбрасывает меня из своей жизни, ты написала в завещании, что Систоль тебя предал, мама… Почему ты его не выгнала?
– Вы с Шарлоттой – самое дорогое, что есть у меня в жизни, – говорю я.
Еще Помм, конечно, но сейчас не время ее упоминать. И – странное дело! – мне не хватает Опля. Вот уж никогда не мог подумать.
– Ты будешь спать на диване, а я на кровати. Разговор окончен. Возобновим его, когда Шарлотту выпишут из больницы. Если она выживет.
Меня пробирает дрожь. У Альбены взгляд тонущего человека.
– Я убила своего брата, Сириан.
Протестую:
– Ты прекрасно знаешь, что все было не так!
– А наша дочь умирает из-за твоей. Молчи, чтоб тебя! – Альбена внезапно переходит на крик. – Мы будем и дальше жить вместе, мы будем вместе растить Шарлотту, если Господь не заберет ее, но как муж ты для меня больше не существуешь.
– Там все кончено… с той особой, о которой ты говорила… Клянусь…
– Мне теперь наплевать.
Она уходит. Я сижу и тупо смотрю на опустевший диван. Потом иду на кухню, достаю бутылку джина, наливаю полный стакан. Пью, не разбавляя, без льда и безо всякого удовольствия. Ставлю бутылку на место: я должен быть в состоянии вести машину, если позвонят из больницы.
Если бы Баз был тут, я бы играл до самого рассвета. Надо попросить у Альбены прощения. За то, что бросил саксофон, за то, что вел себя по-свински, за то, что перестал ее любить… Когда Шарлотта – здоровая! – выпишется из больницы, я пойду к нотариусу, обеспечу будущее обеих моих дочек и их матерей, после чего смотаю удочки. Только меня и видели.
5 января
В шлюзе сталкиваюсь с Сирианом, который выходит из реанимации. Он стаскивает бахилы, швыряет их в урну, лицо у него серое, сморщенное.
