Между небом и тобой - [23]

Шрифт
Интервал

– Эта вещь называется Amazing Grace. Если будешь заниматься каждый день, сыграешь ее на Рождество.

Жо – остров Груа

Мои друзья Жан-Пьер и Моника пригласили меня на ужин, я согласился – сколько можно торчать дома и мозолить глаза Маэль. Когда ты, с июня, была в пансионате, мне, конечно, тебя не хватало, но я мог представить себе, что ты рано или поздно вернешься, и это помогало не раскиснуть, а теперь если что меня и держит, то только бутылка «Мерсье» с твоим голосом внутри и письмо в ящике нотариуса, по возрасту годящегося мне в сыновья.

За окнами ревет океан, гнутся под ветром деревья, а в комнате тепло, кошка Мисти дремлет, шевеля лапами, Жан-Пьер перемешивает кочергой угли в камине. Моника приготовила твое любимое блюдо. Их дочку все время тянет на остров, она приезжает при любой возможности.

– Когда-то мы были близки с Сарой и Сирианом, потом я стал заведовать отделением, пахал день и ночь, и мы отдалились друг от друга. А вам с Магали повезло… Что вы делаете, для того чтобы так прекрасно с ней ладить?

– Ничего. Она же наша дочка, мы ее просто любим.

– Интересуйся их работой, их друзьями, их планами, – советует Моника.

– С ними поинтересуешься! Что один, что другая – молчат как могила! – я морщусь, уж очень неприятное сравнение.

– Знаешь, наверное, тебе надо оформить на Гугле рассылку, и ты будешь получать мейлы всякий раз, как имя кого-то из твоих детей мелькнет в Сети.

Обдумываю эту идею. Конечно, это было бы вмешательством в их личную жизнь, но причина-то у меня самая что ни на есть уважительная… Жан-Пьер не сомневается, что я соглашусь. Он уже включил компьютер и ищет.


Жан-Пьер и Моника – светлые люди, проницательные, нежные, благородные, они просто незаменимы как друзья. Их гостевая комната – тихая гавань.

Всем они щедро делятся – своим домом, своим садом, своим фирменным вареньем, видом на океан… Уезжаю от них сытый и пьяный. Обычно, когда мы возвращались от друзей, машину вела ты, а я сидел на месте смертника, но выжил-то я, а не ты. Отчаливаю. Летом жандармы всегда начеку, и особенно в стратегических пунктах типа «аперитив», но в это время года и в этот час они предпочитают не вылезать из теплого дома. А жаль! Если бы меня задержали, я бы мог поговорить с ними о тебе.

Все-таки это счастье – жить на острове, который можно проехать из конца в конец за десять минут. Как-то я подсчитал, сколько часов жизни погубил в парижских пробках. Тысячи! Тысячи часов, которые я мог бы провести рядом с тобой! На площади горит фонарь. Электричество у нас провели в 59-м, телефон – в 65-м. До того как в шестидесятых наступила эра телевидения, островитяне куда чаще собирались вместе, теперь все сидят по домам и каждый пялится в собственный ящик.

Боюсь заснуть за рулем, включаю радио. Рено поет: «Эй, Маню, ты дурной? Вены резать не смей: вместо девки одной будет десять друзей!»


– Я могла бы за тобой приехать, – говорит Маэль; она не ложилась спать, ждала моего возвращения.

– Не волнуйся, я в полном порядке.

Иногда меня захлестывает все, что тебе теперь недоступно. Музыка волн, прибегающих к берегу и с грохотом обрушивающихся на песок. Пена, которая разлетается по садам и виснет на ветках, напоминая сбитые сливки на кофе по-ирландски. Книжки, которые ты уже не прочтешь, диски, которые уже не услышишь, смех, который не подхватишь, ясный взгляд Помм…

Ухожу в нашу спальню. Теперь она только моя. Смотрю на картину Перрины, которую ты мне подарила: грубый холст с изображением бретонской матросской фуфайки[58]; на картину Янник, которую я тебе подарил: остров посреди океана и алый парус вдали. Бодренько звонит айпад – напоминает, что я уже десять дней не синхронизировал его с компом. Десять дней. С тех пор, как тебя не стало. У меня появляется безумная надежда: вдруг там сообщение от тебя? Нет. Конечно, нет. Разбираюсь с почтой, выбрасываю в виртуальную помойку рекламу путешествий, которые нам больше не светят, лосьонов и кремов, которые тебе больше не понадобятся, уйму предложений, на которые ты никогда не откликнешься.

А есть еще – вот она, копится на столике у входной двери – твоя почта, я не решаюсь ее выкинуть. Тебе предлагают подписку на газеты, помощь в случае проблем со слухом, договор о ритуальном обслуживании. Ты выиграла путешествие, микроволновку и электронную записную книжку, ради этого стоило остаться. На вешалке твоя куртка, в прихожей, рядом с нашими, твои резиновые сапожки с психоделическими рисунками. В городе ты все покупала так, чтобы никого не обидеть, чтобы никто никому не позавидовал, у всех по очереди: хлеб – в двух булочных, книги – в трех книжных, остальное – тоже в трех больших магазинах. Ты ушла в конце октября, с тебя возьмут налоги за десять месяцев. Я отправил в Фонд социального страхования справку о расходах на визит коллеги[59], который засвидетельствовал смерть, ты получила – на свое имя! – письмо: фонд не зачтет визита, поскольку ты умерла.

11 ноября


Жо – остров Груа

День рождения Мими, она вместе с мужем, Патом, держит лавочку, где они торгуют морепродуктами. Стол накрыли перед камином, мне чертовски не хватает тарелки для тебя.


Рекомендуем почитать
Время невысказанных слов

Варваре Трубецкой 17 лет, она только окончила школу, но уже успела пережить смерть отца, предательство лучшего друга и потерю первой любви. Она вынуждена оставить свои занятия танцами. Вся ее давно распланированная жизнь — поступление на факультет журналистики и переезд в Санкт-Петербург — рухнула, как карточный домик, в одну секунду. Теперь она живет одним мгновением — отложив на год переезд и поступление, желая разобраться в своих чувствах, она устраивается работать официанткой, параллельно с этим играя в любительском театре.


Выяснение личности

Из журнала "Англия" № 2 (122) 1992.


Сад неведения

"Короткие и почти всегда бессюжетные его рассказы и в самом деле поражали попыткой проникнуть в скрытую суть вещей и собственного к ним отношения. Чистота и непорочность, с которыми герой воспринимал мир, соединялись с шокирующей откровенностью, порою доходившей до бесстыдства. Несуетность и смирение восточного созерцателя причудливо сочетались с воинственной аналитикой западного нигилиста". Так писал о Широве его друг - писатель Владимир Арро.  И действительно, под пером этого замечательного туркменского прозаика даже самый обыкновенный сюжет приобретает черты мифологических истории.


Путник. Лирические миниатюры

Произведения Акмурада Широва –  «туркменского Кафки», как прозвали его многие критики, обладают невероятной эмоциональной силой. Живые образы, психологически насыщенные наблюдения, изящные метафоры, сочный, экзотичный язык, и главное, совершенно неожиданные философские умозаключения. Под пером мастера даже самый обыкновенный сюжет приобретает черты мифологических истории. Мир в произведениях Широва совершенно уникален. В нем логика уступает место эмоциям, сновидения вторгаются в жизнь, а мифы кажутся реальнее самой реальности.


Бедность, или Две девушки из богемы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Хвастунья

Опубликовано в журнале: «Знамя» 2006, № 1-2 Об авторе: Инна Лиснянская — поэт, прозаик, печатается в «Знамени» с 1987 года. Кроме стихов, у нас опубликованы повести «Величина и функция» (1999, № 7) и «Отдельный» (2005, № 1).