Между нами война - [92]

— Какие принципы!

— Да… Я устала, если честно. — Эрис взгрустнула. — Мне тяжело с ней. Она не понимает меня…

Таррос нахмурился. Ему было невыносимо, что его любимой нелегко. Больше всего на свете он хотел бы сейчас утешить её, решить все ее проблемы.

— Почему тебе одиноко? — он улыбнулся. — А юнцы? Они же тебе, как братья. — искренне сказал он.

— Кто — они? — она посмотрела на хохочущих парней, обзывающих друг друга и поедающих обед одновременно.

— Они — мои братья. Они верны мне. Особенно желтобородый Никон. И Аргос. И Софос. И Атрей с Георгиусом…

— Да-да. Всех перечисли. Одиночка. — иронизировал он.

— Это не то. Вам не понять. У Вас есть Алессандро… Он всегда поймет Вас.

— Ты ошибаешься, Эрис. Он не понимает меня. Наши мнения редко совпадают.

— Это и делает человека другом — взаимодополнение. Зато Вы хотя бы можете рассказать ему все, что на Вашей душе — он не станет затыкать уши, критиковать или заставлять краснеть. Он принимает Вас такого, какой Вы есть. И не пытается изменить, просто став родным.

— Dilige me vilem, nam bonum omnes diligumt — полюби меня никчемного, а хорошего все любят… — он говорил это, приплетая к теме разговора. На самом же деле Таррос заклинал глаза Эрис, его сердце горько мучалось. Она чувствовала каждый взгляд и слово, но оставалась такой же невозмутимой, как и командир. — Ты права. — спокойно закончил он.

— Думаете, этих ребят волнует их необразованность? Когда я пытаюсь что-либо им вдолбить, они отшучиваются, ссылаясь на безграмотных трудяг отцов и матерей, говоря, что те смогли их вырастить и без альфы с омегой. Или я могу им рассказать о своей душевной боли? — командир реагировал на её откровение всем сердцем. — Парням всегда весело. Они молодые и живут здесь и сейчас, без мыслей о завтра. Также и с моими откровениями — мы, конечно, можем поболтать по душам, но их кипящая жизнью кровь не даст раздумывать над услышанным. Пару фраз утешения — и всё отлично…

— Можешь поговорить со мной. — Таррос был более, чем серьезен. — Я всегда готов выслушать тебя. — взор опять начал выдавать себя — кашель и любовь невозможно скрыть.

— Спасибо… — ей стало стыдно за лишнюю болтовню. — Знаете, я ценю своё одиночество. Оно всегда охраняет меня, оставляя трезвой и наблюдательной. Благодаря ему у меня остается широкий кругозор — будучи в компании слепнешь, подвергаешься чужому мнению, теряешь себя.

— Это так. — Таррос вздохнул. Ему много раз пришлось делать в компании то, что было противно его душе. Но стадный инстинкт опьяняет, отключает совесть и стыд. — Но знаешь, некоторых людей, оберегаемых Богом чувство одиночества не покинет никогда… — он говорил так, будто бы знает об этом не по-наслышке.

— Когда ты один — можешь морально расти.

— Эрис… — выдержка командира была отменной. Но противостоять уму и красоте в одном женском лице за всю историю человечества не научился ни один даже самый великий полководец. Она отвернулась, подперев голову рукой. Его взгляд был полон безысходности. — Ты должна сделать то, о чем я тебя проинформировал. Иди в пункт дачи жалованья к казначею ополчения и забери своё. Приказ ясен? — Таррос перевел разговор, делая хладнокровный вид.

— Да. — Эрис встала, так и не поев.

Она ушла, а у Тарроса совсем испортилось настроение — его душа терзалась сама, его сердце требовало ответных чувств. Это не было глупой влюбленностью или простой страстью — он жаждал человека, которым являлась многогранная, разносторонняя, гармоничная и привлекательная Эрис. Это был его идеал, который он уже давно отчаялся найти.

Эрис сделала так, как сказал Таррос. Казначей посчитал, она не смотрела. Она даже не стала открывать мешочек, куда он склал дукаты. Эрис было стыдно попадаться Тарросу на глаза. К вечеру она распустила юниоров. Остались её друзья.

— Вы должны кое-что знать. — проговорила она, виновато опустив взор.

Ребята навострили уши. Они готовились к худшему.

— Что случилось? — спросил строгий Никон. Почему-то в его голову пришёл Таррос. Никон подумал, что командир что-то задумал или обидел Эрис.

— Теперь я получаю зарплату… — она готова была умереть со стыда. Дурацкие принципы душили её.

— Кто-то отобрал её? Что с тобой, сестра? — спросил Аргос, ему стало смешно. — Мы поможем!

— Сестра, мы знали, что сержантам платят. В этом нет ничего плохого. — успокоил Никон.

— Тем более, мы все работаем. А ты не ходишь никуда. — добавил Георгиус.

— Ты заслужила, сестра. Ты выкладываешься по-полной. — сказал Никон.

— Значит, Вы прощаете меня? — спросила Эрис, посмотрев на них с надеждой.

— Сестра, прекрати, я тебя умоляю! — сказал Софос, смеясь.

— Я разделю дукаты с вами. — Эрис вытащила мешок. Парни принялись её останавливать. Они наотрез отказались принять что-либо, закляв Эрис дружбой. Ей пришлось согласиться.

Они отправились по домам. Эрис пошла к своему любимому Сириусу попрощаться. Ночь сгущалась. Она гладила коня по белой струящейся гриве и приговаривала:

— Хороший мой, друг мой, спокойной ночи…

Девушка вышла. Было тихо-тихо. Она проходила мимо строений на выход. До слуха Эрис донесся нежный звук мандолы. Теплый ветер доносил его, сгущая у стен. Эрис решила сесть в темноте и послушать. Это была медленная минорная мелодия. Грустная, заставляющая забыться. Эрис услышала глубокий бархатный голос Тарроса, затянувший томную гондольетту. Алессандро испарился ближе к вечеру. Видимо, командир полагал, что близко никого нету. Эрис прислушалась…