Между нами война - [89]

— В одиночку мир не изменить. — улыбнулся Таррос.

— Я верю. Я верю, что нет ничего невозможного. Была б только сила духа и провидение Создателя. Остальное, как и люди — приходит и уходит. Приходят великие агрессоры, с ними приходят испытания, пройдут поколения и их неверные, навязанные окружающим идеалы канут в лету, как и память о них. А правый путь, стремление душ к правде и добру всегда остаются живы. Всегда. — в порыве покачала она головой.

Несмотря на вызовы, которые он периодически бросал в ее сторону, ей нравилось то, что Таррос всегда умел внимательно слушать. Причем это было искренне, ему было бесконечно интересно беседовать с ней. И он явно не обращал внимание на ее юный, по сравнению с ним, возраст. Он был на шестнадцать лет старше. На её короткую жизнь. Эрис снова прочитала неравнодушие в его глазах, переливающихся всеми оттенками моря, которому с каждым днем становилось всё тяжелее и тяжелее противостоять.

— Идеальный мир идеальной девочки. Твои мысли столь же прекрасны, как и ты. Это замечательно. Только печально. Печально, когда ты насмотришься в этой жестокой жизни на жестокие поступки этих людских душ, за которые так рьяно заступаешься. Голод, нужда и страсти заставляют праведников продавать свои души и тела. Заставляют идти на преступления и подлости. — учил её Таррос.

— Наш спор зашёл в тупик. Пусть каждый остается при своем мнении. Приятного аппетита. — оборвав, она резко поднялась с места и вышла. Ей было более, чем неловко за такую неформальную беседу. Ноги сами уносили её. В кабинете после девушки — сержанта стоял нежный аромат розового масла.

— Ах, если б ты знала, как я понимаю тебя. Просто ты в силу своей юности не имеешь один из приведенных мною тебе ключей успеха, оморфиа му… — тихо промолвил он с задумчивой грустью в голосе, провожая не столь глазами, сколь сердцем ее быстро удаляющийся силуэт в запыленном окне.

Таррос подошел к столу, взял теплый хлеб и поднёс к носу. Он вдохнул его запах и невольно закрыл глаза.

《 — Таррос! Таррос, сынок, иди сюда! — это звала мамочка своим нежным и звонким голосом.

— Сейчас, мамуля! Вот только еще один каблук!

Таррос и Алессандро играют в каблук на одной из узких и скользких мощеных улочек извилисто-кривой Венеции. Вот Алессандро подбрасывает деревянную шайбу, Таррос бежит за ней — они врезаются друг в друга, искры в глазах! Но Таррос успевает подогнать под пятку каблук. Он выиграл. От боли оба мальчика сдержанно всхлипывают, но тут же смеются — мама Целандайн принесла свежие горячие лепешки для детей. Маленькая Каллиста сидела на крылечке и шила мешочек для своих стеклянных куколок крошечными пальчиками. Отцы скоро должны были прийти, и мама Алессандро готовила ужин. Проходящие мимо галдящие соседи то и дело останавливались, болтая о злобе дня.

— Милый, сынок, возьми, перекуси пока. — ее добрые голубые глаза сияли любовью к сыну.

— Алессандро, солнце ты наше, бери лепешку, бери, сынок! — мама протягивала и ему. — Ах, шишка будет! — воскликнула Целандайн и побежала за холодной мокрой тряпкой, всучив хлеб в руки детям.

Такой запах согреваемой солнцем весенней улицы бывает только в детстве. И больше никогда потом. И сколько бы ты не внюхивался в воздух на протяжении всей жизни, никогда не вдохнешь ничего подобное. Так же и запах родителей…

— Милые! — воскликнула мама Тарроса. — Я приложу эти повязки, придерживайте их руками, а не то упадут. — сказала она и их лбы затрещали от больного холода. — Не мотай головой, Таррос! — нахмурилась мать. — Вы молодцы, что не заплакали. Я горжусь тобой, сынуля. — сказала мама, укладывая рукой его непослушные локоны. — Я хочу, чтобы ты всегда был смелым, сильным, добрым человеком, с непорочным, большим сердцем. Свободным, как бушующее море на моей Родине. — говорила она вдохновленно и грустно…

…Таррос помнил свою маму такой — с «большим добрым сердцем».

— Алессандро, смотри за моим сыном, будьте друг другу опорой. Я не прошу и не принуждаю тебя. Решай сам — ты уже взрослый мужчина. — говорила она отроку Алессандро, и Таррос замечал печаль на ее исхудавшем, ставшем желтым лице, которое когда-то светилось оливковой бронзой.

Через некоторое время её не стало… Таррос помнит день её похорон, как сейчас. Помнит, как плакал отец, Каллиста, мама Алессандро.

Он помнит, как мама Целандайн заходилась кровавым кашлем, а Таррос и Каллиста обнимали и гладили ее, вытирая пот. И в одну такую ночь она ушла. Навсегда.

Таррос помнит свои слёзы. А потом была потеря отца, не менее горькая. Но Таррос стал суровее. Теперь он чувствовал ответственность за маленькую сестренку.

Таррос всегда останется благодарен чете Армандо. И глупому умному болтуну Алессандро — за верную дружбу… 》

Дверь раскрылась и ввалился Алессандро. Он бесцеремонно схватил лепешки и принялся их жадно пожирать, опуская в йогурт.

— Ого! В жизни ничего не ел вкуснее! — он громко чавкал и нахваливал. — Откуда это у тебя с утра пораньше? Эй? Я спрашиваю, ты что, оглох, фрателло? — вопрошал он, смотря на печально сидящего Тарроса, погруженного в воспоминания. — Прости. Похоже, у тебя нет настроения?