Между нами - [6]

— С чего вдруг? — нелюбезно поинтересовалась она, продолжая переживать из-за его насмешки.

— Маги долго живут.

— Сколько?

— По-разному, — уклончиво ответил Бен. — Темные маги живут дольше, некоторые, самые могущественные, жили веками. А светлые — не так долго, но все равно намного дольше простых людей.

Вся ее злость испарилась, как только Рей полюбопытствовала:

— А ты светлый, Бен?

Он поднял на нее смятенный взгляд и не ответил. Не на этот вопрос.

— Обещаю, что пока мы оба живы, мы всегда будем друзьями.

И этого Рей хватило, чтобы забыть обо всем остальном, хоть это обещание и было нарушено.

* * *

Она больше не была неженкой. Она знала тяжелый труд и была привычна к грубой речи и отсутствию манер. Она иногда одевалась как мальчишка, донашивая то, что оставалось от сыновей «опекуна», непременно ушивая одежду так, чтобы она не болталась на ней. Но она не могла вынести того, что сказал ей Бен при их очередной встрече, которая случилась на этот раз при свете дня.

— Рей, я уезжаю, — произнес он отстраненным голосом, будто нацепив на лицо бесстрастную маску.

Бен был одет для дальнего путешествия — даже Рей было это очевидно: тяжелые сапоги, жилет и плащ, подбитый мехом. Как всегда, во все черное с серебром. А на поясе у него виднелся меч в ножнах.

— Надолго? — осторожно спросила она. Ведь ничего страшного еще не случилось. Он всегда может вернуться.

— Надолго, — глухо отозвался он. — Меня отсылают к моему дяде. Родители говорят, я должен учиться у него, иначе…

Бен замолчал. Самое обидное для нее было знать, что он целиком погружен в свои мысли, ставя ее перед фактом расставания, горюя о чем-то своем, а не об их дружбе.

— Покажешь меч?

Только теперь Бен будто заметил ее по-настоящему. Окинув ее темным взором, он с благоговейной медлительностью извлек из ножен оружие. Рей впервые видела подобное вблизи. Она позволила себе прикоснуться к металлу, хоть Бен и не выпускал меч из рук.

Меч был дорогим и красивым — это все, что она смогла понять. Не столько оружие, сколько статус владельца.

— Рей, — тихо позвал Бен, отвлекая ее от своего меча. Она нехотя подняла на него глаза, не желая ничего слушать. Пусть уже уходит, раз решил. — Я вряд ли вернусь домой. Не в ближайшие несколько лет точно.

Она закивала, глядя куда угодно, только не на него.

— Рей, — снова позвал он. — Ты должна кое-что понять.

Она вскинула взгляд в надежде, что он пообещает ей, что найдет способ общаться даже вдали от своих покоев. В конце концов, из них двоих только он творит чудеса.

— Твоя мама не вернется.

Бен говорил без жалости, прямо и честно, но внимательно вглядывался в ее лицо. Рей поджала губы.

— Ты должна это понять сейчас, пока не поздно. Сколько тебе? Двенадцать? Ты больше не ребенок. Тебе не нужно быть привязанной к этому дому. Иначе проживешь здесь до старости в ожидании. Уходи.

Впервые, слушая Бена, Рей просто кивала, не глядя на него, делая вид, что прислушивается к совету, а в душе упрямилась и злилась.

Он ушел, не обняв ее на прощанье, даже за плечи, и, как только за ним закрылась дверца, комната вмиг сделалась пустой. Будто из очага вынесли огонь.

* * *

— Когда началась война, я не придала этому особого значения. Не понимала, почему взрослые так носятся с войной, почему говорят об этом дни напролет, почему теперь все сводится к тому, закончится ли война скоро или нет. Война сделалась мерилом нашей жизни. А мне казалось, что это не касается детей. Что где-то там одни солдаты убивают других, пока мы можем продолжать жить как ни в чем не бывало. Старший сын «опекуна» ушел на фронт добровольцем…

Бабушка вздохнула и сделала паузу.

— Я слушаю, — подала голос девочка, не открывая глаз.

— Похоронка пришла спустя несколько месяцев. Только тогда во мне впервые шевельнулся страх. А потом выяснялось, что он был расстрелян за трусость. Этого я не понимала. Мне было всего пятнадцать, и я недоумевала: ведь он же сам ушел воевать, причем здесь трусость? Как и недоумевала, почему это так важно для взрослых. Убитый есть убитый — человек мертв. Так какая им разница, кто выстрелил?

Бабушка вновь замолчала. Наверное, ей было трудно говорить так много и подолгу.

— Слухи о том, что город могут оккупировать, дошли даже до нашей окраины. «Опекун» не хотел уезжать и бросать свою ферму и свиней, он делал на них неплохие деньги. Но все же, когда началась эвакуация, он не задумываясь засобирался.

* * *

— Малолетняя паршивка! — это самое ласковое из того, что он сказал ей в вечер сборов.

Дом не бомбили и не расстреливали, вражеские солдаты были еще за много миль от города, но внутри все уже стояло вверх дном. Вещи в спешке сносились вниз, хозяйка выбирала то немногое, что можно было унести, дети тоже активно участвовали в сборах. Не собиралась одна лишь Рей. Она вцепилась в перила лестницы, хотя никто и никуда ее не тащил силком. Просто так было проще возражать, пока хозяин бранился на нее.

— Я останусь, — повторяла она упрямо, пропуская мимо ушей, какая она «беспросветная дура» и «что если ее и не убьют, то очень скоро она об этом пожалеет».

Они все были напуганы. Когда он попытался тащить Рей за собой к двери, она расцарапала ему руку и метко пнула в низ живота. Недаром она полдетства дралась с его сыновьями. И тогда он, наградив ее на прощанье полным горячей злобы взглядом, бросил ее, покинув дом вслед за женой и детьми.