Между мгновениями - [5]

Шрифт
Интервал

Но на то он и Казимир, с въедливым взглядом профессионального фотографа, чтобы примечать вокруг себя всеми видимое, но невиданное: конечно, звёзды зажигают, но кто будет задирать голову, если под ногами так много земной мишуры? Мы уже проехали больницу Шеарей Цедек*, а Казимир вслед, как будто глаза его зацепились за только ему видимый кадр, спросил:

- Джимми, а почему труба квадратная?

Я сотню раз видел эту трубу, торчащую посреди больницы, ну какие мысли может навеять труба, если она не дымит?

Казимир всё больше опрокидывался в свой новый, как самопальный еврей, печальный образ:

- Я понимаю, что больница, - бормотал он, - но не крематорий же. Такие квадратные трубы я видел в Дахау*. Вот ты еврей и мне скажи: если еврей просто есть и ему живётся хорошо, а может даже ещё лучше, он в этом виноват? А если виноват, то кто виновен в его вине?

- О чём ты, Казимир? - его я почти не слышал, а скорей не слушал. Отвлекаться - себе дороже. Ездить по израильским дорогам, что пробираться по минному полю. Несколько крутых поворотов, светофоров и по узкой улочке мы въехали в Яр-Ерушалаим*. Не ехать же сразу искать эту улицу Узиель. Пусть Казимир придёт в себя и, наконец-то, исповедуется. Впереди нас нырнула полицейская машина и мне показалось, что за рулём всё тот же соглядатай в шлеме. Страх, как и Бог - непознаваем. В одном журнале для вечернего чаепития я прочитал рекомендацию по выживанию в дебрях Ego. Оказывается страх, как и душа, после смерти не исчезает, а переселяется в другие тела и там

__________________

...омфалом круглым - Омфал - "пуп земли". Самый знаменитый из омфалов (возможно метеорит) находится в Дельфах (др.-греч.г. В нем находился храм Аполлона). В Дельфах проходили общегреческие пифийские игры.

Шеарей-Цедек - (ворота праведности, справедливости) Одна из центральных больниц Иерусалима.

Дахау - 1-й концентрационный лагерь на окраине г. Дахау (близ Мюнхена).

Яр-Ирушалаим - Иерусалимский лес. Место отдыха. Находится в черте города.

накапливается. Сродни усталости металла. И тогда от дуновения ветра, от пустого окрика начальника, от фиаско перед любовницей, от пролетевшей ненароком мухи бедняга - сердце рвётся пополам.

Я остановил машину и повернулся к Казимиру. В ушах моих звенело:

виноват, виноват, а Казимир всё говорил: надрывно и бессвязно:

-Я о том, что если обвинять, то надо всех. Или же всех надо оправдать.

Обвиняют или оправдывают всех: от Бога до самих евреев. Но Бог, якобы, ни причём, ибо он неподсуден, а вина евреев - тема скользкая, болезненная, с

антисемитским душком, а потому в притворном обществе запретная. Поэтому и остаются в виновниках трупы плохих вождей. Они теперь пригодны для битья. Вот Гитлер кривляется в каком-то мюзикле, а Сталина загадку пытаются расшифровать по бреду его сочинений. А я тебе, еврею, так скажу. Вот Европа. Какой призрак сегодня бродит по ней? Еврейский мёртвый дух. Я был в Польше, проехал по парижам. Умирающие еврейские кладбища, оставленные Богом синагоги. Евреев продолжают сдавать и предавать, а призрак всё вопиёт, как папаша Гамлета. И о чем он вопит? О Шейлоке,* о Христе, о подаренном миру Боге? Так вот, Джимми, быть евреем на юру и отрекаться от еврейства ради свободы постижения мира - и то, и это несёт в себе вину за Катастрофу, а раз так, то в судьбе евреев в обозримом будущем ничего не изменится: они будут вечно гонимы, преданы, причём преданы своими и чужими.

Завидев интимный, по совместительству шашлычный столик с лавками по бокам средь нагромождения камней и библейской зелени, я остановил машину. Последние слова Казимира, неслышные из-за пульсирующих в моём мозгу вопросов и никогда неслыханные раньше, вдруг отчётливо проявились ощущением: всё же с Казимиром что-то произошло. Казимир свалил с плеч фотодостояние на стол.

- Давай садись и рассказывай, - я решил пойти на абордаж его смятений.

- Ты не слушаешь меня, не хочешь слышать. Вам бы, евреям, только говорить самим.

Казимир выдохнул и встал в позу полного революционного несогласия с наблюдаемым им мироустройством:

- Я спросил тебя. Почему молчишь? Ответь мне, Джимми, прищуром из левантийского угла: почему Европа так не любит евреев?

На вопрос я рассмеялся, причём быстро и качественно. Лицо Казимира съёжилось, как от кисло-сладкого слабительного:

- Ну, что ты скалишь зубы, Чёрный? Смеяться, сидя на унитазе жизни, забавно, как наблюдать в глазок за приговорённым к смертной казни.

- Да вспомнил я урок из жизни анекдотов. На днях меня хамсином прибило в общинный зал. Для нас, совковых, это место вместо профсоюзной синагоги. Трудилась там бригада массовиков-затейников советского разлива с ходячим логотипом "Ман"*. Один из знатных взобрался на подиум и представился социосексологом. Не помню имени его: возможно Иден Спенсер,* нет, вру, вернее Гувернан. Он возглавляет новое направление научно-популярных

_____________

Шейлок - Персонаж пьесы Шекспира "Венецианский купец".

Ман - мужчина (идиш. транскр.). Огромное число еврейских фамилий восточной Европы оканчиваются на "ман": Шварцман, Бушман, Брахман.

Иден Спенсер - "Мартин Иден" - роман Д. Лондона. Главный герой романа свихнулся на почве увлечения учением Герберта Спенсера (1820-1903), одного из основателей позитивизма.


Рекомендуем почитать
Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!


Не говори, что у нас ничего нет

Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.