Между мгновениями - [2]

Шрифт
Интервал

- Немедленно завтра, да нет, лучше сейчас приезжай сюда. Оказывается, здесь у каждого еврея владельцы ресторанов все в Тору братья.* Ты не представляешь, какие здесь плиты рыб под финикийским соусом, а с мощным белым "Шевалье-Монраше" я забываю тут о пакостях грядущих гороскопов.

Что мне оставалось? Повязанный обязательствами существования, я который год гоняюсь с дырявым неводом за мелкой рыбёшкой прожиточного минимума и пир во время чумы мне не по карману. Я вяло отнекивался, хотя знал, что упускаю большую рыбу, если не Хема*, то удовольствия.

Уже издохла ночь, а утро не проснулось, и сон безумный крал остаток жизни. Я сполз с кровати, перемалывая левым и правым полушариями липкое досье на Казимира и пытаясь уловить разницу между негаданными радостью и гадостью. Казимир, конечно же, как всякий плотоядный, влипал в истории и женщин, но игры с Государством? И хоть в душе он монархистом был, но прикосновения челяди стряхивал с себя с брезгливостью параноика общества Чистых Тарелок.* Власть он ненавидел за продажность, за пошлость, за то, что она унижала его, за то, что, продаваясь, она сама скупала оптом несчастия людей, молитвы их у райских врат. Сам Казимир говорил об этом неохотно и _____________

Монтиньяк - Мишель Монтиньяк, автор книги" Секреты питания Монтиньяка". В основе его метода похудения лежит парадокс "Ешьте - чтобы похудеть"

...все в Тору братья - население многих городов Израиля (в том числе в Яффа) смешанное: евреи и арабы. Тора (Пятикнижие Моисеево. Основной свод еврейских законов) была дана Моше (Моисею) во время Синайского откровения. Авраам был прародитель, как евреев, так и арабов. В Яффа рыбные рестораны держат в основном арабы.

Хем - прозвище Э.Хемингуэя.

...общества Чистых тарелок - Израильский поэт М. Генделев ( сегодня

сгинувший на широких просторах русской души ) вел в одной из израильских русскоязычных газет кулинарную (готовил нравы) рубрику "Чистые тарелки".

путано, как истинный художник в образе: "Продажность чувств на серебро не поймаешь. Плёнка, хоть и чувствительная, но на стыд и совесть не реагирует".

Но так пижонил он давно, во времена колонизации первыми демократами российских отмороженных умов. Сегодня Казимир толкался в очереди постперестройщиков у других образов в долларовых окладах, хоть и молился на старом новоязе:

- Вон какое горбатое колесо, - говорил он, цепляясь за обод, - то колесо, если подфартит, доедет хоть в Москву, хоть в Казань.

- Эйфория, угар, - отвечал я ему, - кто колесо оседлал, того колесо и четвертует. Закон русского пути. Вон тройка. Всё ещё несётся. Дымом дымится. Сидят на облучке евреи в ливреях и лошадей погоняют: старая, как мир, история с Египтом: мы не рабы - мы смертники завета. Истых православных от храма отвращают, в никуда ведут. И я как под колесо глядел. Влип Казимир. Только кто же за ним гонится? Фанфарон Киркоров? В постели среди ночи ответов не ищи. И я отлил, не глядя, глотнул постылого чаю и вновь вернулся на лежбище свершений, где провалился в недопитый сон: Казимир верхом на усатой фаршированной рыбе, покрытой изумрудной попоной с белыми кистями скачет с бутылкой "Шевалье" по автостанции, а за ним с тарелками и ножами, увёртываясь от гнева хвоста, гоняется публика с воплями и прошениями:

"И мне, и мне ещё кусочек безмятежной сытой жизни!"

"Готов я подавиться костью при дележе добычи."

"Не мне ли партия моя навеяла так много чувства аппетита."

И я туда же: с паркером в зубах карабкаюсь по усам рыбины к Казимиру и тяну к нему умытую слезами бумажку, наверное прошение о лучшей доле или истерику - молитву моих претензий на калачный рейтинг. Да кто же пустит? Ведь локти стиснуты, как челюсти акулы. И я сваливаюсь под ноги толпы и от боли просыпаюсь. А, может, просыпаюсь с болью? Зачем меня разбудили? Боль утерянного в беспомощной памяти сна. Паскудная явь. Кто же они, те, кто вечно будят континенты, броненосцы, жажду мести и глумление справедливостью? Кто они, любящие меня больше, чем я сам себя ненавижу? Кто они, звонящие в колокола? Множество всех народов, воюющих против Ариила?* За что ты так провинился, Иерусалим? Город, где страх становится сном, а сон страхом, где трагедии разыгрываются, как опереточная фальшь, где Бог уж не приемлет жертвы.

Спросонок я пытался наткнуться глазами на какие-нибудь светящиеся часы. Полседьмого. Казимир будет на автостанции минут через двадцать. Утренняя сигарета натощак хуже похмелья. Машина увешана гроздьями ночной росы и от холода дрожит, но не заводится, и греть её надо, как женщину. Из-за Ар Гило* выкатилось солнце. Оно ударило по каплям росы и зажгло в каждой из них огонь. Одна из капель - моя душа и я, как эта капля, или усохну или скачусь в

безвестность. Не дождётесь! Сейчас я махну дворником и вольюсь в общий

ручей озабоченных психозом выживания. Сосед, оле* из Франции, открыл окно

________________

Ариил - "И как сон, как ночное сновидение, будет множество всех народов, воюющих против Ариила". Исайя 29:7. Ариил - одно из семидесяти названий Иерусалима. Прав, ох как прав был Исайя. На то он и пророк. Нам жителям Иерусалима и сегодня кажется, что весь мир против нас.


Рекомендуем почитать
Завещание Шекспира

Роман современного шотландского писателя Кристофера Раша (2007) представляет собой автобиографическое повествование и одновременно завещание всемирно известного драматурга Уильяма Шекспира. На русском языке публикуется впервые.


История Мертвеца Тони

Судьба – удивительная вещь. Она тянет невидимую нить с первого дня нашей жизни, и ты никогда не знаешь, как, где, когда и при каких обстоятельствах она переплетается с другими. Саша живет в детском доме и мечтает о полноценной семье. Миша – маленький сын преуспевающего коммерсанта, и его, по сути, воспитывает нянька, а родителей он видит от случая к случаю. Костя – самый обыкновенный мальчишка, которого ребяческое безрассудство и бесстрашие довели до инвалидности. Каждый из этих ребят – это одна из множества нитей судьбы, которые рано или поздно сплетутся в тугой клубок и больше никогда не смогут распутаться. «История Мертвеца Тони» – это книга о детских мечтах и страхах, об одиночестве и дружбе, о любви и ненависти.


Верхом на звезде

Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.


Двадцать веселых рассказов и один грустный

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сон в начале века

УДК 82-1/9 (31)ББК 84С11С 78Художник Леонид ЛюскинСтахов Дмитрий ЯковлевичСон в начале века : Роман, рассказы /Дмитрий Стахов. — «Олита», 2004. — 320 с.Рассказы и роман «История страданий бедолаги, или Семь путешествий Половинкина» (номинировался на премию «Русский бестселлер» в 2001 году), составляющие книгу «Сон в начале века», наполнены безудержным, безалаберным, сумасшедшим весельем. Весельем на фоне нарастающего абсурда, безумных сюжетных поворотов. Блестящий язык автора, обращение к фольклору — позволяют объемно изобразить сегодняшнюю жизнь...ISBN 5-98040-035-4© ЗАО «Олита»© Д.


K-Pop. Love Story. На виду у миллионов

Элис давно хотела поработать на концертной площадке, и сразу после окончания школы она решает осуществить свою мечту. Судьба это или случайность, но за кулисами она становится невольным свидетелем ссоры между лидером ее любимой K-pop группы и их менеджером, которые бурно обсуждают шумиху вокруг личной жизни артиста. Разъяренный менеджер замечает девушку, и у него сразу же возникает идея, как успокоить фанатов и журналистов: нужно лишь разыграть любовь между Элис и айдолом миллионов. Но примет ли она это провокационное предложение, способное изменить ее жизнь? Догадаются ли все вокруг, что история невероятной любви – это виртуозная игра?