«Между Индией и Гегелем» - [74]
Аполлон Безобразов говорил, что в книге цитировался Барбезан и Маркион[440], и многозначительно улыбался, думая, что имена эти поразят меня, мне же они были вовсе не знакомы (Аполлон Безобразов, 115).
Безобразов, утверждая, что картами Тихона являются «Император» и «Солнце», по сути уподобляет Тихона-Зевса Иегове[441], поскольку четвертый аркан символизирует великий «закон четырех, жизнесущий принцип»[442] («Я — имя Божества. Четыре буквы Его имени во мне, и я во всем»[443]), а девятнадцатый является «выражением этого закона и видимым источником жизни»[444] («После того, как я впервые увидел солнце, я понял, что оно и есть воплощение Огненного Слова и символ Царя»[445]).
Астрологическое значение карты «Император» — Юпитер, так что Зевсом Богомилова прозвали не только за античную ногу.
Четвертому аркану соответствует еврейская буква Далет (ד), с которой начинается четвертое имя Бога — Дагул (דנןל), то есть «отличный», «славный». Как указывает Папюс, «эта буква имеет присущих ей ангелов Хашмалим, то есть Господства. Посредством их Бог Эль представляет изображения тел и всевозможные формы материи. Его счисление Хёсед — значит доброта. Атрибут Гедула — великодушие»[446].
О роли Тихона как хранителя жизни говорит хотя бы следующий эпизод: после того, как Аполлон чуть было не соблазнил Терезу выстрелить в него из револьвера и совершить грех убийства, разражается гроза и один Богомилов может противостоять ее дьявольской силе:
Вдруг безумным светом вспыхнуло все кругом и прямо перед балконом молния с грохотом ударила в белую мачту для флага. Зевс попятился и инстинктивно закрыл окно. Он прислонился к нему спиной и ошалелым взором осмотрелся кругом. Как будто тысяча дьяволов рвались в комнату и напирали на дверь, и он один своею монументальной спиной загораживал им доступ (Аполлон Безобразов, 144).
Именно Тихон во второй редакции финала остается с Васенькой, покинутым и Безобразовым, и ушедшей в кармелитский[447] монастырь Терезой. Его «спокойная земляная вера» спасает рассказчика от «горшего зла» (Аполлон Безобразов, 180), то есть от самоубийства.
Что касается Терезы, то ее карты (опять же по мнению Безобразова) — «Изида» (второй аркан)[448] и «Повешенный» (двенадцатый аркан)[449]. Изида восседает на высоком престоле в преддверии Храма Посвящений и персонифицирует женское начало, которое в каббалистической мысли получает имя Шхина (Шехина). Гершом Шолем указал на гностическое происхождение этого понятия:
В гностических спекуляциях о мужском и женском зонах, то есть Божественных потенциях, образующих мир «плеромы», Божественной «полноты», эта мысль обрела новую форму, в которой она дошла до первых каббалистов через посредство разрозненных фрагментов. Сравнения, используемые в книге «Багир» при описании Шхины, чрезвычайно показательны в этом отношении. С точки зрения некоторых гностиков, «низшая София», последний эон на грани «плеромы», представляет собой «дочь света», низвергающуюся в бездну материи. Эта идея находится в тесной связи с идеей Шхины. Та становится в качестве последней из сфирот «дочерью», которая, хотя ее обиталище есть «форма света», должна брести в дальние страны[450].
Шхина — это Царица, она «воплощает собой сферу, которая первой должна раскрыться медитации мистика, служа воротами во внутренний мир Бога <…>»[451]. Согласно ученому,
союз Бога и Шхины образует истинное единство Бога, Йихуд, как называют его каббалисты, единство, которое лежит вне разнообразия Его различных аспектов. Первоначально, как утверждает Зогар, это единство было постоянным и непрерывным. Ничто не нарушало блаженной гармонии ритмов Божественного бытия в единой великой мелодии Бога. Равным образом ничто не нарушало вначале постоянной связи Бога с мирами творения, в которых пульсирует Его жизнь, и в частности с человеческим миром. В своем первобытном райском состоянии человек имел прямую связь с Богом[452].
Олег из романа «Домой с небес» трактует эту прямую связь как половое общение с Богом, причем его рассуждения обнаруживают не только зависимость Олега от каббалистической доктрины, но и принципиальное расхождение с ней в вопросе о половом общении мужчины и женщины. Олег говорит Тане, «в то время как ноги их и бедра оставались еще в положении совокупления», что «в библейском рассказе Бог явно стремился вступить в половое общение с Иаковом, но если еврей перед Богом, в присутствии Бога, совокупляется со своей женой, еврей уверен, что Бог подсматривает каждую ночь с пятницы на субботу, что делается в его алькове, что он улыбается, когда жена его, увлекшись, выгибается дугой, делая мост, поднимает мужа с кровати…» (Домой с небес, 296). Возможно, что смелая интерпретация, которую Олег дает стихам 24–29 32-й главы Бытия, спровоцирована пассажем из Зогара (I, 21b—22а)[453], где утверждается, что Моисей состоял в связи с Шхиной.
Здесь в виде исключения, — комментирует Шолем, — непрерывная связь с Божеством описывается как мистический брак между Моисеем и Шхиной. На основании некоторых отрывков из мидраша, в которых сообщается о прекращении половой жизни Моисея с его женой после того, как он удостоился личного общения с Богом «лицом к лицу», Моше де Леон сделал вывод, что брак с Шхиной заменил ему земной брак
