Они вышли из кабинета, я же бездумно пялился в темное окно, полуприкрытое шторами. Когда почувствовал, что отрубаюсь, то встряхнулся, отметив про себя, что все же задремал, потому что Митька успел унести остатки сбитня и вазочки с печеньками, к которым мои незваные гости так и не прикоснулись. Пошевелив пальцем стопку писем, я вытащил то, которое вызывало любопытство, но не более. Ну что срочного мог написать мне Демидов? Что испытал присланные моими учеными мужами образцы и остался доволен? Я и так знаю, что нечто подобное просто обязано произойти. Сломав печать, я развернул конверт и увидел, что написано не слишком много. Бегло пробежав глазами по первому листу, я выпал в осадок. Сонная одурь слетела с меня в мгновение ока.
– Что он сделал?! – я даже не понял, как заорал, потому что удивленно взглянул на материализовавшегося передо мной Митьку, которого я, свинья такая, спать все никак не отпускал. Я молча протянул ему письмо и закусил костяшку указательного пальца. Митька прочитал, поднял на меня глаза, и снова уткнулся в письмо. Наконец, опустив руку, он поднял на меня шальной взгляд.
– Я что-то не понял. Как это Царен-Дондук захватил уже половину Алтая, и движется к Тибету? – Митька снова уткнулся в письмо. – Разве калмыки не на свою исконную родину шли, помочь цинцам одолеть джунгар? Как они тогда на Алтае оказались?
– Вот и я спрашиваю, как? И что нам сейчас делать?
Белосток – небольшой и довольно живописный городок, встретил нас настороженно, если не сказать больше, враждебно. До этого момента мы с таким приемом не сталкивались. И Данциг и Гродно очень быстро смирились со сменой власти, и продолжали жить, как ни в чем не бывало. Вот только священников православных на улицах этих городов больше становилось, причем в разы. Я не запрещал другие религии, но старался как можно быстрее внедрить преимущество православия. А преимущество было существенное, и именно из-за начальных школ для самых разных слоев населения. Все-таки хоть какое-то образование могли в это время получить лишь избранные, я не говорю уже о нормальном обучении. И на этом фоне умение элементарно читать и писать выглядело уже неплохо, а дети плохо понимали разницу религий, так что сейчас вопрос о пополнении паствы зависел только от мастерства попов очень мягко внушить подросткам, что они вполне могут потом креститься, коли будет их воля.
За священниками в покоренные города и даже присоединенные страны, типа той же Курляндии, приходил Юдин и налаживал там свое детище. Каждый из его сотрудников был им выбран лично, протестирован в «Московских вестях», Юдин окончательно определился с названием, а газета разрослась уже до двенадцати страниц. Газета – это настоящая бомба замедленного действия, и до правительств других государств, похоже, наконец-то дошло, как много можно сделать, прибегая только к печатному слову. Теперь журналистика начала развиваться быстрее паровых движителей, потребность народов в сплетнях и новостях всегда превышала предложение. Но мы были первыми, и теперь именно Юдин диктует условия этого сумбурного, неустойчивого, экспрессивного и слегка истеричного рынка. Мне есть чем гордиться. Я сумел вытащить алмаз, причем наугад, и сделать из него настоящий бриллиант – это я о Юдине. Вот только однажды я все-таки сдержу обещание и куплю ему намордник и строгий ошейник, чтобы слишком не зарывался.
С Юдина мысли перескочили на то, что творилось сейчас в Сибири. Насколько я понял из небольшого письма Демидова, Царен-Дондук искренне считал, что выполняет мое поручение, и действует с моего одобрения. А когда офигевший Демидов встретился с ним у своих приисков, о которых упомянул вскользь, намекнув, что скоро привезет первую партию серебра в Москву, то этот калмык бешеный, который до своей первой победы отличался редкостным пацифизмом, заявил, что он, в отличие от племянничка Дундук-Омбо никаких обещаний цинцам не давал и давать не собирается, и с джунгарами – бывшими сродственниками, которые выперли неугодных, никаких дел иметь не собирается. Вот, мол, есть прекрасные горы, окруженные великолепными степями – прямо то, что доктор прописал, а местных почти и завоевывать не надо, можно к себе позвать – жену дать, кибитку дать, если своей нет, государь их хорошо перед походом обеспечил, чтобы ему самим Буддой возродиться. Я сумел написать письмо Керу и даже не обматерил в нем никого, в котором приказывал ему немедленно собираться и выезжать на место, чтобы по прибытии доложить, что там происходит! И чтобы Бакунина нашел и выяснил, какого хрена тот ничего мне не написал и вообще ни словом не упомянул о возникшем осложнении.
Цезарь всхрапнул, и я очнулся от дум, оглядываясь по сторонам и передергивая плечами, прогоняя озноб. Местные жители выглядывали из окон, а те, кого мы встречали на улице, останавливались и провожали нашу колонну настороженными взглядами. Не могу их осуждать, чужая армия всегда вызывает настороженность, особенно, если она марширует по улицам твоего города, но все же что-то было с местными не так.
С утра моросящий противный мелкий дождик совершенно не улучшал настроения, так же как и то, что мы, похоже, здорово завязли в Польше, и как бы не пришлось здесь зимовать, потому что осень уже вступала в свои права, а мы пока так и не добрались до Варшавы, в которую я очень сильно хотел попасть.
