Между двумя мирами - [2]

На фоне всех этих нововведений сами собой загнулись несколько коллегий, что было мною воспринято довольно позитивно. И я бы уже начал заниматься полной реконструкцией делопроизводства, убрав Сенат, который все это время занимался своим любимым делом, а именно – не делал ничего, и создал уже нормальный кабинет министров с министерствами для каждого, упразднив нахрен все коллегии; то есть приблизил бы систему власти к более привычной мне, к счастью, воля царя пока оставалась истиной в последней инстанции, но на меня свалился этот нелегкий вопрос с заговорщиками. Вопрос, который затянул меня как болото, и из которого я уже неделю не могу выкарабкаться, даже своих ученых не навестил, и шар воздушный поближе не рассмотрел.

– Андрей Иванович, а что, переписчики населения нашего еще не вернулись? – я откинулся на спинку кресла и потянулся, разминая затекшие мышцы.

– Еще нет, Беринг только пороги уже все отбил, хотел побыстрее встретиться с тобой, государь, а стоило тебе прибыть, так выяснилось, что он сам куда-то уехал, – Ушаков многозначительно указал взглядом на протокол допроса Волконского. Да знаю я, что надо уже что-то решать, но не могу себя заставить. Надо ненадолго прерваться, чтобы мозги с новой силой заработали.

– Как только явится – сразу ко мне его, – я потер шею. – А где китаец? Который к нам прибился, из миссии цинцев?

– Так он в Гжелке зарылся, что свинья в помои, из глиняных ям вытащить невозможно, – Ушаков поморщился. – Все лепечет что-то про фарфор. Что, мол, глина такая, что императорам вазу можно не стыдясь ваять. У Кера уже дым из ушей валит, все пытается его обратно в Москву притащить, толмачей-то других нет.

– Так пущай бросит, – я взял лист и приготовился его внимательно прочитать, нисколько не сомневаясь, что там написано почти то же самое, что и во всех остальных протоколах. – Китаец-то, когда от цинцев прятался, как-то общался с теми, кто его приютил. Все-таки широка душа русская, что уж тут сказать.

Дверь открылась, и в кабинет заглянул улыбающийся Репнин. Он почти все время в эту неделю улыбался, так же, как и Митька, которого потихоньку натаскивал на секретарскую должность, чтобы уже самому стать полноценным адъютантом.

– Князь Волконский Никита Федорович, дюже просит принять его, государь Петр Алексеевич, – отрапортовал Репнин и, дождавшись моего кивка, посторонился, давая пройти худощавому еще не старому человеку с длинным вытянутым лицом и в огромном длиннющем парике с крупными буклями.

Как только дверь за Репниным закрылась, князь рухнул на колени и пополз в мою сторону, протягивая руки. Я аж в кресле привстал, выпучив глаза, глядя, как он подползает к столу.

– Пощади, государь, Мишку, сына моего непутевого. Бес попутал его, вот тебе крест, не мог он ни на какие злодеяния самолично сподобиться. Не губи, я за него, какую хочешь, службу отслужу.

– Э-э-э, – я растерянно посмотрел на Ушакова, мысленно призывая его помочь мне, потому что я понятия не имел, что мне делать в этом случае.

Ушаков поджал губы, но, видимо, услышав мои мысленные призывы, оставил на столе свою драгоценную папку и подошел к князю, который, похоже, готовился распластаться ниц.

– Встань, Никита Федорович, не позорь имя славное Волконских, – Андрей Иванович помог посеревшему князю подняться на ноги, дотащил его до кресла, стоящее напротив моего, и чуть ли не силой усадил, одновременно протягивая платок, чтобы князь вытер крупные капли пота, выступившего на лбу. Перед тем как усадить князя, Ушаков вопросительно посмотрел на меня, доживаясь утвердительного кивка, который незамедлительно последовал. После этого глава Тайной канцелярии снова поднял свою папку и принялся с нарочито увлеченным видом изучать бумаги.

У меня же появилась пара минут, чтобы прийти в себя, быстро соображая, куда девать убитого горем отца, если я так пока и не придумал, что же делать с его придурком-сыном.

Не успел я смыть с себя все миазмы светлоликой Европы, засев в бане; не успел как следует устроить Фридриха, поручив принца Миниху, как ко мне пришел преисполненный собственного достоинства и практически полностью поправившийся после неудачного отравления Ушаков, чтобы вывалить на мою абсолютно неподготовленную голову кучу новостей, среди которых хороших вовсе не было.

Заговоров Андрею Ивановичу удалось раскрыть аж целых два, абсолютно не связанных друг с другом. И, если один был совершенно серьезным, ожидаемым и вполне предсказуемым с замешанными в нем высокопоставленными людьми, которые хотели устроить мне несчастный случай и призвать Аньку на царствование, то вот второй…

В первом были замешаны многие, под предводительством Левенвольде и Салтыкова. Ну, тут для меня никаких неожиданностей не случилось. На этих господ я и раньше думал, что они всячески с Курляндией дела поддерживают. Теперь же я полностью уверился в их причастности. Если судить по предоставленным мне письмам, Бирон уже копытами бил, готовя свою княгиню к примерке императорской короны, только тут пришлось слегка обломиться, так как некому было больше встречать будущую императрицу, потому что сторонники внезапно кончились, сменив места жительства из дворцов на камеры в казематах Ушакова. Кого-то после расследования выпустили под домашний арест, и их участь я буду решать в индивидуальном порядке, в основном это касалось детей заговорщиков, которые про проделки папенек были ни сном, ни духом. Ну а кто-то продолжал сидеть в камерах и зарабатывать ревматизм, потому что права человеков в этом времени не слишком уважались, и камеры комфортностью не отличались: в них было очень холодно и влажно. Всего под тяпку Тайной канцелярии попало тридцать семь весьма уважаемых семейств. Прополка была мощной и беспощадной, слишком уж Ушаков уцепился за меня и свое положение. И вот теперь предстояло решать, как с этими семействами поступать. К счастью решение принимать нужно было не сегодня, следствие еще не было закончено, и каждый день оно выявляло все новые и новые подробности, такие, например, как переписка Левенвольде с Аннушкой и Августом Польским одновременно. Вот, сука, этот Август. Ну, ничего, я обещал французам не вмешиваться в борьбу за польское наследство, а я и не буду, мне это наследство никуда не уперлось. Я вообще в последнее время считаю – нет Речи Посполитой – нет очень многих проблем. И вообще, чем я хуже других правителей: неоднозначных, которых кто-то любил, кто-то ненавидел, причем и те, и другие делали это веками, но никто не смог бы возразить на то, что эти правители были Великими. И все эти правители на протяжении всей истории существования государств на территории Европы в любой непонятной ситуации делили Польшу. Так чем я хуже? Конечно, это только мои мысли, которые, возможно, никогда не будут реализованы, но Речь Посполитая лично у меня поперек глотки стоит, поэтому я, похоже, только весомого повода жду, чтобы что-то начать с ней делать. И что-то чуть ниже спины мне подсказывает, что делать что-то придется одновременно и со Швецией, которая никак не уймется. Так что первый заговор был значим, и давал мне повод прижать, наконец, к ногтю Курляндию, тем более, что она давно нарывалась, и сделать пометку в памяти насчет Речи Посполитой, но вот второй…