Между двух миров - [140]

Когда завтрак был окончен и они закурили папиросы, вошел дворецкий и подал миссис Барнс на серебряном подносе какой-то продолговатый предмет, по форме напоминавший торпеду, завернутую в золотую фольгу. Она развернула обертку, извлекла из ее складок темно-коричневую сигару, надкусила кончик, как мужчина, закурила и принялась отчаянно дымить.

Третьей дамой была Ирма. Брюнетка, в мать, но не сильфида, как большинство современных девушек, скорее молодая Юнона. Ее темные волосы были подстрижены и завиты по последней моде; на ней было кремовое, очень простое платье, на шее нитка жемчуга. Черты лица правильные, выражение спокойное; она часто улыбалась, но сдержанной улыбкой. Ланни сразу заметил, что она тоже из молчаливых, и это ему понравилось, — дома у него эта добродетель не процветала! Она не сказала: «Что это за прелестную вещь вы играли?» Она не была жадна до жизни, она ждала, чтобы мир сам поднес ей свои дары; тогда она внимательно их осмотрит, а если что-нибудь в них не так, мать ей потом скажет.

Хорошо, пусть молчит. Ланни и один мог занять разговором весь стол. Он спросил молодую девушку, понравилась ли ей Ривьера, и она ответила, что здешние места напоминают ей Калифорнию, а также Бермудские острова. Ланни там не бывал, он сказал, что живет здесь с тех пор, как себя помнит, и раньше здесь было лучше, пока Ривьера не вошла в моду и сюда не стало приезжать столько народу. Он рассказал, как хорошо было на берегу в Жуан-ле-Пэн, когда там жили одни рыбаки и он играл с их детьми и помогал вытаскивать сети. Самые странные предметы всплывали порой на поверхность моря, но удивительней всех была всплывшая однажды подводная лодка. Он рассказывал о развалинах и разных древностях — следах, оставленных на побережье многими племенами, и о существующем до сих пор у крестьян обычае молить бога, чтобы он предохранил их от нашествия мавров.

После того как дамы тоже поговорили о разных разностях, он поднялся и стал прощаться, не делая попытки уговориться о следующей встрече.

VII

На другой день Эмили позвонила Ланни и спросила, не покатает ли он их на автомобиле, — она заверила приезжих дам, что никто не может рассказать о здешних местах столько интересного, как он. — Ах ты, верный старый товарищ! — невольно вырвалось у Ланни. Едва ли это восклицание можно было назвать остроумным.

Между матерью и дочерью, несомненно, произошел на его счет какой-то разговор, и По-видимому, благоприятный для молодого художественного эксперта, так как, хотя у них был собственный шофер и у миссис Эмили тоже, — они милостиво разрешили Ланни катать их. Мисс Барнс сидела рядом с ним, и он показывал местные достопримечательности и рассказывал о жизни на Лазурном берегу, не всегда подчеркивая только благоприятные стороны: ей полезно знать, что побережье кишит жуликами и предприимчивыми господами всякого сорта, весьма в своей области изобретательными.

Они приехали в Монте-Карло, позавтракали в ресторане и пошли осматривать город. Ирме захотелось зайти в казино, взглянуть на игру в рулетку, о которой она столько слышала. Ланни проводил молодую девушку и обеих пожилых дам, следовавших за ней, как дуэньи, в роскошное палаццо в стиле рококо. Они прошли по белым с золотом залам, отличавшимся слишком пышной отделкой и очень плохой вентиляцией; он рассказал, что теперь рулетка и палаццо уже не принадлежат Захарову; старый ловкач наверняка продал дело втрое дороже, чем купил, — можно не сомневаться.

Они постояли у одного стола, потом у другого, наблюдая за игроками, и, в заключение, Ирма тоже пожелала попытать счастья. Предчувствие, по ее словам, подсказывает ей поставить на «одиннадцать»; она слышала, как кто-то из играющих произнес это число, и поэтому она вынула десять франков и поставила их на «одиннадцать»; если ее предчувствие правильно, она получит в тридцать пять раз больше.

Крупье пустил колесо, произнося обычную формулу: «Rien ne va plus[37]». Шарик упал на 28, и крупье забрал десять франков Ирмы. Она отошла, говоря: — Может быть, это к лучшему, а то я бы еще увлеклась,

— Не все так благоразумно принимают проигрыш, как вы, — заметил ее спутник. — Иные делают попытки отыграться, и с этого начинаются все их беды.

Еще в ресторане они были узнаны, публика оборачивалась, чтобы взглянуть на них, а некоторые уже следовали за ними на почтительном расстоянии. Об их прибытии стало известно и в казино, и на другой день появились заметки в газетах: «Американская наследница посетила «Монте» и рискнула десятью франками, которые и проиграла». Очевидно, эта тема пришлась журналистам по вкусу; они уже высчитали, что проигрыш составляет одну стомиллионную часть состояния Ирмы Барнс, и телеграф разнес этот подсчет по всему миру. Один из светских хроникеров нью-йоркской прессы вспомнил по поводу случая в Монте-Карло черточку из жизни другого американского богача — «старика Джона Д.» (то есть старого Рокфеллера), который неизменно преподносил новенькую монетку в 10 центов каждому человеку, богатому или бедному, с которым он знакомился. Миссис Барнс получила от своего брата из Нью-Йорка телеграмму, в которой он заявлял, что подобную рекламу нельзя признать удачной; он не уточнял, однако, имеет ли он в виду игру в рулетку вообще или игру по таким ничтожным ставкам. Сам он был биржевым дельцом с Уолл-стрит.