Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - [190]

— Ах, то была славная ночка! — сказал я.

— Когда разверзлись хляби небесные? — усмехнувшись, уточнил Карью. — Злосчастьями та ночь не уступала нынешнему погожему денечку.

— На французскую кампанию нас благословил Господь, — решительно заявил я. — Как бы мне хотелось, чтобы ее славу разделили с нами все наши нынешние спутники.

— Я тогда еще только родился, — заметил Джордж Болейн. — А вот мой отец сопровождал вас.

— И мой, — добавил Уильям Бреретон, сдвинул назад капюшон, и его глаза сверкнули, осветив круглощекое лицо.

— А меня отец зачал ночью в канун отплытия во Францию с рыцарями Томаса Говарда, — сообщил Фрэнсис Уэстон, словно цитируя притчу о библейском чуде.

— Ну уж я-то появился на свет гораздо позже, — вставил Генри Говард, сын знаменитого герцога Норфолка.

Он явно гордился своей юностью, как родовым гербом.

По-медвежьи коренастый Кромвель хранил молчание.

— А где вы были в тысяча пятьсот тринадцатом году, Крам?

— В Италии, ваша милость.

— Изучали искусство? — спросил Джордж Болейн.

— М-да. Изучал искусства, — ответил Кромвель.

Огонь в костре вяло потрескивал, и мы придвинулись поближе к нему. Неужели он так и не разгорится?

— Ему не хватает притока свежего воздуха, — заметил Кромвель. — Нам лучше отступить на почтительное расстояние, словно мы охраняем покой умирающего.

— Будь проклято ваше почтение! — вскричал Бреретон. — Я жутко замерз!

— Прекратите! — бросил Кромвель. — Нытье еще никогда никому не помогло, не растрогает оно и глухонемой костер.

Между тем у меня возникло страстное желание пнуть этот тлеющий ворох и выругаться.

— Кому-то придется собрать еще дров, нам нужно сделать запас на случай необходимости, — заявил я с притворным воодушевлением.

Все как один тупо уставились на вялые язычки пламени, словно их колдовская сила могла сделать людей невидимыми, освободив от любых обязанностей.

— Лорд Рочфорд, — церемонно обратился я к Джорджу Болейну. — Пойдите и принесите, сколько сможете, а когда устанете, вас сменит сэр Уэстон. Потом настанет черед сэра Бреретона. Надо сделать большой запас, ведь топлива должно хватить по крайней мере на ночь.

Было ясно, что, пока бушует буран, выбраться отсюда мы не сможем, а кто знает, когда он прекратится.

Остальные, временно избавленные от неприятного задания, вновь повернулись к тлеющему костру. Карью, упав на колени, начал раздувать его, пытаясь усилить жар. От возбуждения и напряжения он вдруг зашатался и рухнул на землю, едва не угодив головой в огонь.

— Надо живо оттащить его в сторону! — воскликнул Невилл, первый бросился к товарищу и уложил стонущего и сморщившегося от боли беднягу в глубине пещеры.

— Грудь… не вздохнуть, — прохрипел Карью, хватая себя за горло.

Его лицо приобрело землистый оттенок. Я совершенно растерялся. Мои познания в медицине ограничивались умением бинтовать язву на ноге.

Склонившийся над страдальцем Кромвель понимающе кивнул.

— У кого-нибудь есть с собой болеутоляющее? — спросил он.

У меня в седельной сумке имелось такое средство, но оно предназначалось для моего собственного лечения. Порой я мучился от острых болей… Если я принесу пузырек, не вызовет ли это ненужных подозрений? К тому же он лежал вместе с запасом чистых бинтов и склянок с мазью. Трудно будет незаметно достать его.

— О-о-ох… — Карью стонал так, словно умирает.

— Неужели ни у кого нет лекарств? — требовательно спросил Кромвель.

Один за другим мужчины отрицательно покачали головами. Никому из них не приходилось тайно менять повязки, прикрывающие гноящуюся язву.

— У меня вроде есть что-то подобное, — после минутного колебания признался я.

Пилюля из макового порошка оказала на Карью почти моментальное воздействие. Его дыхание выровнялось и успокоилось, он перестал хвататься руками за грудь. Щеки его порозовели. И вскоре он уснул, как младенец.

— Все верно, ему полегчало, как я и ожидал, — удовлетворенно кивнув, заявил Кромвель. — Уверен, что в дальнейшем он и шагу ступить не сможет без запаса лекарств.

Он глянул на склянку с пилюлями. Разве они еще понадобятся? Я захватил с собой всего десяток на случай приступов острой боли… А если мне не удастся приглушить ее, то мое недомогание станет очевидным. С нарочитой небрежностью я отобрал пузырек у Кромвеля.

— А что вдруг с ним приключилось? — спросил я.

— Сердце начало пошаливать. Отныне любое напряжение будет вызывать у него подобные припадки.

— Неужели он перенапрягся, раздувая огонь? — насмешливо поинтересовался Невилл.

— В его возрасте чрезмерные усилия опасны. К тому же после столь трудного похода…

— Что за глупости! — отрывисто бросил Невилл, ровесник Карью. — При чем тут возраст?.. Какие трудности?.. Полнейшая чепуха!

Забытый костер вдруг разгорелся в полную силу. Так разыгрывается и проказничает капризный ребенок, оставленный без надзора. Я с облегчением повернулся к огню, радуясь возможности покончить с щекотливым разговором. Где же Кромвель так поднаторел во врачевании? Во время упомянутой им «учебы» в Италии? Как мало, в сущности, я знал о его жизни… Интересно, не заметил ли он болезненного состояния моей ноги? И кстати, как же мне удастся поменять повязку, ведь в пещере негде уединиться. А может, стоит потерпеть до утра?