— Вот ненормальный. Да ведь я не знаю, как и в руки его брать.
Матрена засмеялась.
— А ты попроси, кто умеет.
— А где же Наташа? — поинтересовалась Феня.
— Спит без задних ног, замерзла, тоже пришла с провожатым. О господи, не успеешь оглянуться, как бабкой станешь, — Матрена счастливо улыбнулась.
— А печь зачем топите?
— Как же, тебя собрать надо, в дороге все сгодится. Да и себе кое-что, — смущенно добавила Матрена.
— Значит, и вы?.. — Феня не докончила, бросилась к Матрене, горячо обняла ее. — Вот радость-то! Как я за вас счастлива!.. Уж кто-кто, а вы больше всех заслужили.
Матрена глухим от волнения голосом промолвила:
— Да, Феняшка, выпало счастье… Бабу микулинскую в Кремль зовут.
— Какая же вы баба? Колхозница вы, труженица…
Фене немножко даже обидно стало за Матрену. «Баба!» Да разве не ясно ей, кто она, ведь изо дня в день старалась, работала. Силу-то какую надо, веру какую, чтоб так вот годами… Ведь это же подвиг! Тут не скажешь, в какой час, в какую минуту свершилось все это, не припомнишь, не найдешь этого мига. Вспомнилась Зоя Космодемьянская. Ноябрь 1941 года… Свято, бессмертно. А она, Матрена, — всю жизнь, каждый день незаметно, безмолвно, терпеливо…
Рано утром, когда Феня еще спала, пришла мать.
Феня проснулась от стука в дверь.
— Значит, едешь? — спросила мать, присаживаясь на край постели.
— Еду, — ответила Феня. — Я так рада, мама, так рада! Только не знаю, боязно что-то…
Феня смущенно умолкла, а мать, воспользовавшись паузой, сказала:
— Вот возьми лепешки, чай, не дома будешь. — Потом перевела дыхание и вдруг робко проговорила: — А может, насчет Анны и ее вещей что-нибудь узнаешь, а?
— Что узнавать-то? А про лепешки, мама, зря ты беспокоилась: тетя Матрена все приготовила, куда мне столько.
— Бери, бери, не обижай мать, ее-то лепешки вкуснее, — ласково сказала Матрена.
— Ты бы домой заглянула, Феняшка, — тихо попросила мать. — Егорка с Машей каждый день пристают: «Почему наша Феня живет у Наташки?»
— Если она уйдет от меня, то, наверное, к вашим соседям, — улыбнувшись, проговорила Матрена.
— Как же это так, пусть уж лучше у тебя живет, спокойнее будет мне, — с мольбой в голосе, почти шепотом произнесла мать.
— Да разве их удержишь? Не сама уйдет, так уведут: любовь, чай, сама знаешь, какое дело…
Мать хотела что-то переспросить у Матрены, Но, увидев счастливые, ясные глаза дочери, прошептала:
— Пусть как хочет, как ей лучше…
*
И вот снова Феня идет по улицам Москвы. Падает легкий снежок. Москва!.. Все, как и прежде, торопится, мчится куда-то — стремительно, в безудержном порыве. На лице Фени нет больше растерянности и робости. Взгляд ее ясен и уверенно спокоен. Она идет по знакомым улицам столицы и чувствует всем своим сердцем, что Москва по праву принадлежит ей.
