Мейсенский узник - [37]

К Рождеству и Новому году у Херольда были все поводы себя поздравить: он перебрался в замок, и, хотя мастерская располагалась отдельно от помещений, в которых смешивали фарфоровую массу, выведать искомый рецепт было теперь куда проще.

Тем временем Штёльцель и Кёлер по-прежнему не ладили. Кёлер отказывался сотрудничать с кем бы то ни было из страха утратить положение единственного и незаменимого мастера по эмалям; точно так же он не желал делиться открытиями с руководством или работать совместно с другими арканистами, а тех эмалей, которые Кёлер производил сам, мастерской Херольда было мало.

Штёльцель, напротив, охотно работал с Херольдом. После совместного побега они чувствовали себя союзниками. Венская авантюра и долгий период неопределенности, который за ней последовал, тяжело подействовали на мастера, но как только его простили, он с новыми силами включился в работу Мейсенской мануфактуры и, к радости Херольда, добился значительных успехов в расширении палитры красок.

С самого возвращения в Мейсен Штёльцель занимался разработкой фоновых эмалей — ими покрывали все изделие, оставляя белое окошко для росписи Херольда. К началу двадцатых годов он уже нашел рецепты для черной, бурой и желтой эмали — все три очень понравились королю. Херольд, понимая, как важно для него сотрудничество со Штёльцелем, пестовал их отношения так бережно, словно держал в руках бесценный и хрупкий фарфоровый сосуд. Они вместе съездили во Фрайберг, саксонский горнодобывающий центр, где осматривали месторождения минералов, необходимых для создания новых красок, и договаривались о поставках сырья в Мейсен. Почти наверняка Херольд воспользовался случаем и вытянул у Штёльцеля все возможные сведения о составе эмалей.

А вот Кёлера, знавшего о них больше, чем кто бы то ни было, завоевать было куда труднее. Во время работы двери его лаборатории всегда были заперты — он никого не допускал к опытам, никому не позволял заглядывать в тетрадь, куда прилежно записывал все подробности экспериментов. Херольд в глазах Кёлера был союзником ненавистного Штёльцеля — ведь они вместе работали в Вене. Рассказать ему о методе получения эмалей — всё равно что выдать тайну врагу, и Кёлер упорно хранил молчание.

Однако когда речь шла о карьере, моральные соображения Херольда не останавливали. Он обхаживал Кёлера, пряча раздражение за маской фальшивой дружбы, а про себя, вероятно, думал, что рано или поздно возьмет свое. Ему уже удалось проникнуть в святая святых Мейсенского завода. Случай завладеть рецептами Кёлера непременно представится, убеждал себя Херольд, надо лишь запастись терпением.

Тем временем успехи живописца и тот факт, что он теперь работал на территории королевской мануфактуры, распалили и без того ненасытный аппетит Августа к «белому золоту». Великое множество расписных предметов требовалось и для нового фарфорового дворца, и для пышных королевских пиршеств. Мануфактура только-только начала полномасштабный выпуск тарелок и блюд; Август сделал заказ на сервизы, в которых для каждой перемены была бы отдельная посуда своего рисунка и размера. Кроме того, ему все больше хотелось получить имитацию той разновидности фарфора, к которой он питал особую слабость — какиэмона.

Самый изысканный, по мнению многих, и безусловно самый дорогой восточный фарфор того времени, какиэмон производился в Японии с конца семнадцатого века. Свое название он получил от легендарного Сакаиды Какиэмона, блистательного художника, основателя целой династии гончаров, которому молва приписывает создание японской полихромной росписи. Какиэмон изготавливали в Арита — центре японского фарфорового промысла, — где делали и другие знаменитые предметы экспорта, такие, как узорчатый, похожий на парчу фарфор «имари» и изысканный белый с синим рисунком.

Пресыщенный взгляд Августа жадно впитывал богатство восточной фантазии. Похожие на самоцветы яркой чистотой красок, эти изделия тем не менее были расписаны с использованием ограниченной гаммы: синего, бирюзового, рыжего, лилового и черного цветов. Затейливый декор включал асимметричные сцены, где между соснами и сливами разгуливали тигры, а красавицы в кимоно порхали средь бабочек и птиц. Его тонкость подчеркивалась тем, что неплотный рисунок располагался на больших пространствах белого фона.

Август очень гордился своей огромной коллекцией какиэмона, однако ему хотелось, чтобы продукция его собственного завода превзошла изделия восточных искусников. Эту королевскую волю предстояло исполнить Херольду.

И тут преградой на его пути вновь стало нежелание Кёлера делиться рецептами эмалей.

Зима 1723 года близилась к концу. Херольд по-прежнему досадовал на скудость своей палитры, умолял Штёльцеля и Кёлера сделать ему новые, более яркие эмали и, видимо от отчаяния, занялся собственными экспериментами по составлению цветов, исходя из того немногого, что сумел разузнать.

Для него эта работа была в новинку, и поначалу дело двигалось медленно. Покуда Херольд ночи напролет просиживал в лаборатории, пытаясь освоить новое ремесло, судьба сделала ему нежданный подарок.