Мейсенский узник - [39]

Штёльцель и другие рецептурщики не знали, что смесь каолина, полевого шпата и кварца практически соответствует той, с которой работали китайские и японские мастера, тем не менее это было именно так. Методом проб и ошибок мейсенцы разрешили проблему желтоватого оттенка, мучившую Бёттгера, а заодно научились получать не только идеально-белую, но и более стабильную при обжиге массу. В сентябре 1725 года Штейнбрюк взволнованно записал: «22-го числа сего месяца отправили на дрезденский склад большой набор для каминной полки из семи предметов, также расписанных красным и в японских цветах. Говорят, что его величество остался чрезвычайно доволен».

Работа Херольда обходилась фабрике очень дорого. Администрация была недовольна его высокими запросами. Еще в 1720-м Хладни получил указания «выяснить, нельзя ли получать расписанный им фарфор по более низкой цене». Хотя мейсенский фарфор был гораздо дороже почти всех разновидностей японского (кроме какиэмона), Херольд не шел ни на какие уступки. Однако спрос не падал, а только рос, подхлестываемый общеевропейской модой на женскую раскованность и страсть к роскоши. Когда светская красавица наливала кофе из мейсенского кофейника, расписанного китайскими мандаринами, или бросала взгляд поверх чашечки с «индианскими цветами», фарфор был такой же непременной частью ее арсенала соблазнения, как веер, ароматические флакончики, румяна и пудра. Благодаря Херольду мейсен стал повальным увлечением знати.

Славу мануфактуры укрепляла не только редкостная красота ее изделий, но и таинственность, окружавшая их производство. Мрачный замок на скале, куда не было хода посторонним, рождал множество толков. Джонас Ганвей, английский купец, посетивший Мейсен в 1752 году, писал: «Дабы по возможности сохранить это искусство в секрете, на Мейсенский завод… не пускают никого, кроме тех, кто непосредственно там работает».

Немало обсуждали и дороговизну мейсенского фарфора. Ганвей писал скептически: «Они говорят, будто не успевают выполнить заказы, поступающие из всех частей Европы и даже из Ариты, и потому не видят надобности снижать цену». Однако напрашивается мысль, что Ганвей не разглядел главного: притягательность мейсенского расписного фарфора для любителей роскоши из Вены, Аугсбурга и даже Англии состояла отчасти именно в его дороговизне, придававшей обладанию этими редкостными, труднодоступными предметами особую прелесть.

Понимая, что растущий успех фабрики — заслуга Херольда, администрация стремилась всеми силами его удержать. Если он решит переехать в другой город, процветанию Мейсена придет конец. К 1724 году Херольду исполнилось двадцать семь, и доходы вполне позволяли ему обзавестись семьей. Почему он не женится? — гадало мейсенское начальство. Не означает ли это, что он подумывает перебраться куда-нибудь, где будут платить больше?

Херольд не собирался бросать такое выгодное место, однако он ловко разыграл пришедшие ему козыри. Ему нужна была жена с деньгами и связями. Любовь, привязанность, телесная красота имели второстепенно значение. На вопрос, почему он не женится, Херольд ответил, что нынешнее положение на Мейсенском заводе не позволяет ему посвататься к девушке из достаточно хорошей семьи. Дирекция, вероятно, и не заподозрила, что это был всего лишь ловкий маневр с целью добиться признания.

Блеф сработал. Короткое время спустя, в июне 1724 года, Херольда официально назначили придворным художником: поразительный успех для человека, который всего четыре года назад бежал из Вены, имея за душой лишь десяток чашек в доказательство своих способностей. Теперь он отбирал художников, руководил ими всеми, а также отвечал за обучение фабричных работников и выбор форм, которые наилучшим образом подойдут для его росписи. За это он должен был пообещать королю, что женится при первой возможности.

Теперь у Херольда была и уверенность в будущем, и высокая должность — все, что нужно завидному жениху. В тот же год он сделал предложение Рахель Элеоноре Кейль, дочери процветающего мейсенского гостиничника. В октябре 1724-го они поженились. Свадьба была по-настоящему пышной, и неудивительно: единственная дочь члена городского совета выходила замуж за блистательного придворного художника, которому благоволит сам король.

В торжественный день Херольд преподнес своей избраннице фарфоровый кубок с ее именем и датой их бракосочетания. Это был воистину роскошный подарок. Фарфор стоил так дорого, что многие работники мануфактуры и мечтать не смели о предметах, которые изготавливали своими руками, как, впрочем, и о жаловании, сравнимом с жалованьем Херольда.

Брак оказался долгим, но несчастливым. Херольд наверняка рассчитывал передать успешное дело наследнику, и сперва казалось, будто все к тому идет: через девять месяцев после свадьбы фрау Херольд родила первенца. Мальчика окрестили Иоганном Вильгельмом. Однако он был слабеньким и умер на второй день. В следующее десятилетие трагедия повторялась неоднократно. Из восьми детей Херольда лишь один дожил до семи лет, остальные умирали в первые дни после рождения.

Смерть стольких детей наверняка наложила печать озлобления на и без того нелегкий характер Херольда. Он по-прежнему безжалостно эксплуатировал подчиненных, уделяя им лишь малую толику полученных за работу денег. К тому же его преследовал страх, что самые одаренные помощники выработают собственную артистическую манеру и затмят начальника. Поэтому он сдерживал развитие их таланта, поручая каждому ученику строго ограниченный набор тем и выражая недовольство, если те как-то проявляли индивидуальность. Помощникам запрещалось подписывать работы (хотя некоторые тайно вплетали свои инициалы в рисунок). Синюю подглазурную роспись выполняли наименее квалифицированные работники, остальные специализировались на пейзажах, фигурах, сценах в порту, шинуазри, индианских цветах и золочении, однако их не поощряли расширять репертуар и никогда толком не учили.