Мейсенский узник - [24]

Деньги на выплату жалованья и завершение печи сразу нашлись. Бёттгер тоже получил некоторую сумму на текущие расходы и прожитие (хотя король и оставил его под домашним арестом). Что уже совсем удивительно, ему передали общий контроль над производством и продажей. И наконец, дабы выручка не утекала в карманы вороватых служащих, учредили отдельную оптовую компанию, которой отныне принадлежало монопольное право торговать продукцией Мейсенской мануфактуры.

Старую дирекцию распустили, однако Немиц ухитрился сохранить власть, а с ней и возможность вредить Бёттгеру. Он применил ловкий обходной маневр — вложил средства в посредническую компанию; теперь основной доход от изобретения доставался ему, частенько за счет непрактичного первооткрывателя.

Еще год, и долгожданную печь наконец достроили. До нас дошло мало сведений об устройстве первых печей; известно, что для высочайших температур, необходимых при обжиге фарфора, Бёттгер спроектировал совершенно новую конструкцию из огнеупорных кирпичей, состав которых тоже разработал сам. Первые печи были маленькие, цилиндрические, чуть больше метра в длину и всего тридцать сантиметров в ширину: там помещались только небольшие фарфоровые изделия. Следующие были в десять раз больше, но работали по тому же принципу. О гениальности Бёттгера явственно свидетельствует тот факт, что до девятнадцатого века никто не смог усовершенствовать его конструкцию.

Стали регулярно прибывать воловьи упряжки с каолином из Ауэ. Впрочем, и с этими поставками не все было гладко. Сын Шнорра, Ганс Енох, показал себя прожженным дельцом. Он довольно скоро научился пользоваться тем, что завод целиком зависит от его глины, и в следующие десятилетия попортил немало крови и Бёттгеру, и его преемникам на посту управляющего фабрикой. Шнорр постоянно взвинчивал цену на каолин — только за первые десять лет она выросла почти вдвое — и к тому же безбожно драл за доставку. А когда мейсенский управляющий выражал недовольство, Шнорр задерживал очередную партию глины, или высылал негодную, или даже продавал ее конкурентам, несмотря на письменный договор, закрепивший исключительные права Мейсена. Однако в 1712 году всем казалось, что вопрос с поставками каолина решен, и Бёттгер смог наконец приступить к долгожданному производству фарфора.

Штейнбрюк регулярно обходил с инспекцией растущий Мейсенский завод. Каждый из множества сложных технологических процессов требовал неусыпного надзора. Первая стадия превращения глины и камня в несравненной красоты предметы, достойные монарших дворцов, состояла в подготовке компонентов. Природный каолин представляет собой хрупкое комковатое вещество с зернами полевого шпата, кварца и других примесей, способных, если их не отделить, испортить ровную фактуру готовых изделий и придать черепку грязноватый оттенок. Итак, первым делом глину надо было очистить.

Очистка происходила в системе сообщающихся емкостей, через которую с постоянной скоростью протекала вода. В первом большом чане глину отмучивали — то есть взбалтывали с водой. При этом песок оседал на дно, а сама глина в виде взвеси поступала в соседний чан. После отделения механических примесей ее отжимали на фильтр-прессе: лишняя влага уходила, оставались тончайшие частички каолина. Тем временем алебастр толкли в огромных деревянных ступах, а затем истирали в валковых дробилках до консистенции сахарной пудры.

Затем наступала самая ответственная стадия процесса: смешивание. Тщательно отмеренные порции двух основных компонентов, каолина и алебастра, перемешивали веселкой в большом открытом чане до получения равномерной массы кремового оттенка. Затем рабочие вновь отжимали ее в фильтр-прессах, отделяя лишнюю влагу. Полученную плотную массу подмастерья относили в сырые подвалы Альбрехтсбурга, где она, как оставленное расстаиваться тесто, дозревала восемь недель, чтобы обрести пластичность. Потом ее вновь месили и отжимали, чтобы не осталось пузырьков воздуха, и лишь после этого она поступала к мастерам-формовщикам. Простые полые модели делали на гончарном круге, более сложные детали отливали в гипсовые формы, а потом собирали, используя вместо клея жидкую фарфоровую массу.

Отформованные и собранные изделия ставили на просушку, которая длилась до трех месяцев. При сушке и обжиге каждый предмет дает усадку примерно в 15 % за счет потери влаги, и очень существенно, чтобы это происходило медленно — при быстром высыхании фарфоровое тесто может пойти трещинами.

Теперь белые и слегка мучнистые на поверхности изделия подвергали первому обжигу при температуре 800 °C, чтобы они стали прочнее и лучше принимали глазурь. Она состояла из тех же компонентов, что и основная масса, но с большим относительным содержанием алебастра, таким образом при обжиге черепка и глазури происходил один и тот же процесс. Покрытые глазурью изделия для защиты от огня, копоти и неравномерного жара ставили в короба из огнеупорной глины, называемые капселями. Затем разжигали огонь и доводили температуру до 1450 °C, после чего дровам давали прогореть и дожидались, пока печь медленно остынет. При отсутствии термометров для определения температуры требовалась большая сноровка: слишком сильный или недостаточный жар мог сгубить бесценную продукцию. К тому времени Бёттгер значительно усовершенствовал конструкцию печей, и Штейнбрюк отмечает, что после 1713 года это было «совершенно новое, особенное изобретение… в котором воздух и огонь смешивались, так что из-за сильной тяги казалось, будто это бушующий воздух, а не огонь, какой мы привыкли видеть в печи». Штейнбрюк, возможно, не понимал, как жар преобразует глазурь в прозрачную расплавленную субстанцию, спекающуюся с фарфоровым черепком, — субстанцию, которая, остыв, образует твердый прозрачный слой на просвечивающем фарфоре. Однако ясно было, что изобретенная Бёттгером глазурь — это, образно говоря, кожа на «костях и мясе» фарфора: глине и камне.