Мейерхольд: Драма красного Карабаса - [15]

Это впечатление укрепилось у него после того, как он посмотрел популярную комедию Викторьена Сарду «Мадам Сан-Жен»: «Балаганная пьеса, балаганное исполнение». Брезгливая оценка — не второпях ли? И опять-таки забавный нюанс: он впервые употребляет — притом в самом негативном смысле — термин, ставший в будущем, в его режиссерской практике едва ли не самым похвальным. «После Малого театра хоть не ходи к Коршу», — резюмирует он в письме к Ольге.

Бывшему театру Лентовского он выдает еще более критический отзыв, чем Коршу: ни ансамбль, ни исполнители не выдерживают ни малейших похвал! К оперным впечатлениям он более снисходителен, хотя сетует на плохую акустику в Никитском театре, слабые голоса и хор, зато «Русалку» Даргомыжского в Большом театре принимает с восторгом. Эти и все другие московские «трофеи» были бы не самым плодотворным результатом (за исключением Ермоловой), если бы накануне своего «антракта», то есть поездки домой, в Пензу, он не пошел смотреть спектакль, поставленный в «Обществе искусства и литературы». Спектакль назывался «Отелло», а поставил его молодой руководитель труппы, режиссер-любитель Константин Алексеев, взявший псевдоним «Станиславский». Это было событие! В письме к Ольге Всеволод пишет: «Станиславский — крупный талант. Такого Отелло я не видал, да и вряд ли когда-нибудь в России увижу…

С этой минуты Станиславский сделался для Мейерхольда кумиром на всю жизнь. И никакие сомнения, никакие творческие разлады не смогли потом победить это любовное почитание. Но и сам Станиславский не оставался в долгу — его симпатия к молодому начинающему актеру переросла в прочную привязанность к его дерзкому режиссерскому дарованию. Эта привязанность, граничащая с любовью, преодолела множество препятствий — в том числе и самое неодолимое, самое страшное…

Первые месяцы, проведенные в Москве, были для Всеволода не особенно радостными. Он пишет Ольге: «То, чего я от Москвы ждал, мне не дается: это удовлетворения моей потребности театральных зрелищ или удовлетворения моей жажды стоять близко к артистическому миру, хотя бы и пассивно. Ни школы, о которой я так мечтал, ни сцены, которая мне могла бы заменить школу. Благодаря этим неудачам я стал положительно злым».

Однако время работало в его пользу. Наступил 1896 год — год знаковых событий в жизни Мейерхольда. Зимой он получает необходимое ему как студенту разрешение министра народного просвещения жениться и сочетается долгожданным браком с Ольгой Мунт. Мать с грустью повлеклась в православный храм. Народу пришло немного — в основном семейство и дружеское окружение невесты.

Той же весной в круг его близких друзей попали уже упомянутые братья Ремизовы. Они в числе других ссыльных, а также продвинутой пензенской молодежи организовали нечто вроде театрального кружка, получившего название «Пензенский народный театр». Тон задавала молодежь — одни лицедействовали на сцене, другие за кулисами ставили самовар для товарищей. Выступали на открытом воздухе в городском саду, но сцена, реквизит, декорации, костюмы, хоть и самодеятельные, не выглядели жалкими. Здесь молодой Мейерхольд отвел душу, много играл и в русской классике, и в русских же легковесных поделках. Вернулся в Москву с твердым желанием уйти из университета и окончательно связать свою жизнь с театром.

Это решение подсказала его верная подруга, сестра жены Екатерина Мунт. Не без оснований считая себя предназначенной для сцены, она попробовала поступить в Императорское театральное училище, обзавелась, как водится, хорошей протекцией в виде известной актрисы Надежды Никулиной, однако провалилась. Что оказалось удачей и для нее, и для ее свояка, то есть Мейерхольда. Нимало не упавши духом, она легко прошла экзамен (на сей раз без всякой протекции) в драматический класс училища Московского филармонического общества. Ей повезло. Это было очень хорошее музыкально-драматическое училище, через которое прошло много талантливых композиторов, дирижеров, артистов. Драматический класс был невелик, но многие имена его учеников и учениц уже были известны театралам. По общему ощущению, тот курс, на который попала Катя (он оказался последним), был самым сильным. Ее учителем стал Владимир Иванович Немирович-Данченко, один из лучших театральных педагогов и популярный драматург.

Разогретый Катиными восторгами, Всеволод пошел сдавать экзамены в то же училище. Читал монолог из «Отелло» — конечно, не без тайного подражания Станиславскому. Сразу был взят на второй курс — поскольку год уже отучился в университете. И почти сразу сделался фаворитом учителя. Он стал на курсе заводилой: что бы ни требовал, на что бы ни намекал своим подопечным Немирович, он бросался делать первым. Такими же фаворитами были и молодые его сокурсницы — Ольга Книппер, Маргарита Савицкая и, конечно же, Екатерина Мунт.

Через год проницательный педагог выдал ему емкую и точную характеристику: «Мейерхольд принят прямо на второй курс. В течение года играл больше всех учеников даже старшего курса. Значительная привычка к сцене, и владеет ею довольно легко, хотя в жестах и движениях еще не отделался от привычек, заимствованных из провинции. Темперамент не сильный, но способный к развитию, и тон не отличается гибкостью. Голос глуховат. В дикции были недостатки, от которых, однако, быстро отделывается. Лицо не очень благодарное, но для амплуа характерных ролей вполне пригодное».