Послышался шорох, но никто не появился.
Здесь есть жизнь. Только она невидима. Таинственная жизнь, как пишут в книжках. В подполье, может быть, или внутри кирпичной кладки стен, или за пределами твоей фантазии. Что-то лязгнуло, будто поставили гирю на чашу весов или, наоборот, сняли; зашуршала бумага, будто расправили пакет, чтобы уложить в него покупки. Слышишь глухие стуки, шлепки, скрёб, шелест — то ли масло ножом поддевают, то ли сахар в мешке утрясают, чтоб больше вошло. Или это животные Беатрисы Поттер,[10] знакомцы твоего раннего детства? Зверюшки, живущие как бы человеческой жизнью? Господи, чего только не вообразишь!
Ну, кто там? А? Может, набраться храбрости и крикнуть?
Турок с кривым плоским ножом, заткнутым за широкий пояс? Индус в тюрбане? Китаец в балахоне с драконами? Старичок в очках без оправы, как у мистера Вэйла, и в белом полотняном фартуке? У него сутулые плечи и обвислые усы, пожелтевшие от дыма полумиллиона папирос, которые он выкурил за пятьдесят лет? Разве угадаешь, не видя? Маленькая старушка с ласковой улыбкой, или могучая тетка с огромным колышущимся бюстом, или мужчина зловещего вида, с толстым брюхом, багровой шеей и лысиной во всю голову? А может, тибетец? Или русский? Или курд? Сэм всю жизнь мечтал увидеть живого курда.
Он произнес:
— Есть тут кто-нибудь?
Из-за ящика с чаем высунулась голова — словно кукольный театр сбоку. Бог ты мой! Надо же, девчонка.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответил Сэм.
Минуту они смотрели друг на друга, потом она вышла из-за ящика. И еще минуту или две они стояли и разглядывали друг друга с ног до головы.
Ну и ну. Это надо же. Опять девчонка, и опять внутри у него поднялся переполох. Ни капельки не похожа ни на маленькую Роз, ни на взрослую Роз, ни на Салли, которая так и не сказала ему ни слова. Совсем другая, чем они. Лет тринадцати-четырнадцати, а может, пятнадцати, неважно, — в общем, ровесница Сэма. Глаза большие, карие, нос в муке. Странно. Вот уж не ожидал, что опять встретится девчонка. Так скоро. Он думал, может, через год, или через два, или когда ему исполнится двадцать четыре года. Он еще только свыкся с мыслью, что не вернется к Салли, пока не станет Самюелем Спенсером Клеменсом, ну тем самым, знаменитым, первый беспосадочный перелет через оба полюса. Не прими он такого решения, едва ли он добрался бы до этого магазина. Повернул бы назад и уже давно был у Салли. Иногда поступки, в которых раскаиваешься, тоже оказываются на поверку важными. Да, глубокомысленно рассуждал про себя Сэм, все тебя подталкивает, подгоняет туда, куда идешь.
— Что вам надо? — спросила девочка.
А зачем он, собственно, сюда зашел? Было же что-то, чего он хотел? Не могло не быть.
— Ах, да, — вспомнил Сэм. — Мне нужен пирог.
— Какой пирог? — спросила девочка.
— Мясной, — ответил Сэм, недоумевая, словно ей самой следовало бы это знать. (Как будто бывают еще какие-то пироги, кроме яблочного и вишневого, и с крольчатиной, и с изюмом, и лимонного, и с кремом, и с фаршем, а сверху картошка.)
— Этого здесь не купите, — сказала она.
— А на витрине написано.
— Мало ли что. Это написали миллион лет назад, — объяснила девочка. — Еще когда меня на свете не было. В старые времена, когда все рыли золото. Тетя Фло пекла тогда. А теперь не печет.
— Почему?
— Умерла.
— Что же, больше вам негде заказать, что ли?
— А кому они нужны, даже если б и заказать? Золотоискатели все уехали. Отсюда почти все уехали. Кто бы у нас их стал покупать?
— Я.
— Но кто тебя здесь раньше видел? Я не видела. Держать для тебя пироги, а тебя здесь никто не знает, и ты даже не потрудился зайти ни разу. Что, если бы мы их в прошлом году завезли? Они бы теперь протухли.
— Что за глупости.
— Чего же тут глупого? Забить магазин тухлыми, вонючими пирогами и дожидаться, пока ты надумаешь зайти за ними? Это против правил гигиены. Ты бы сам их не взял тогда. Нюхнул бы раз и убежал за десять миль. Тебе придется купить что-нибудь другое. Может, плитку шоколада?
— Господи, ну разве можно питаться шоколадом? Сама подумай. Кто-нибудь разве питается шоколадом? Мне нужна еда. Что-нибудь настоящее, вроде пирога.
— Пирогов нет. Я же сказала. Пироги не покупают. Кому нужны пироги, те сами их и пекут.
— Ну, а я не могу сам печь.
— Отчего? Ты что, умственно отсталый?
— Вовсе я не умственно отсталый. Просто не умею печь пироги. Даже у моей мамы и то с тестом всегда уйма неприятностей. И потом, у меня нет печки.
— Отчего же у тебя нет печки?
— Нет, потому что нет. Куда бы я ее дел? Что бы с ней делал? Хорош бы я был, если бы тащился по дороге с печкой на спине. И где бы я взял для нее трубу?
— У нас бы купил.
— Трубы не продают.
— Нет, продают. У нас во дворе есть две на продажу. Отличные трубы. Из железа. Папа говорит, они там лежали, еще когда он маленький был. Можешь купить совсем задешево.
— Думаешь, я такой дурак, — сказал Сэм. — Не собираюсь я покупать ваши паршивые старые трубы, которые у вас там сто лет валяются. Что же, я должен носить с собой не только печку, но и трубу? Да и потом, чтобы испечь пирог, нужно много всяких вещей. Это-то я знаю, а у меня нет ничего. Во-первых, дом нужен, куда можно поставить печку с трубой.