Мэтт и Джо. А что же завтра? - [46]

Она наблюдала за ним. В ее глазах что-то изменилось. В них появилась тревога, набежали тени.

— Сэм, — сказала она.

— Ты замужем…

Ее нога соскользнула с перекладины. Вид у нее был странный, даже расстроенный. Голос прозвучал резко, почти сердито:

— А разве я говорила, что не замужем? Ну и что с того?

— Ты замужем…

— А тебе-то какое дело, замужем я или нет?

Боль стала невыносимой.

— Ты поцеловала мои волосы…

Она тряхнула головой, обнажив белизну зубов.

— Сэм, да какая же связь между тем, что я замужем, и поцелуем в волосы?

Он опустил голову.

Она принялась хлопотливо перевешивать его одежду, сбивать кусочки засохшей грязи, придвигать стулья ближе к плите.

— Ты несправедлив, Сэм. Это тебя не касается. Я хотела, чтобы тебе было лучше. Чтобы ты не чувствовал себя несчастным и одиноким.

— Но ты замужем…

— Я не прятала руку. — Теперь и она задыхалась. — Моя рука была все время на виду. Ты должен был заметить кольцо. Я его от тебя не прятала, Сэм. Послушай, тик мгновенно не влюбляются. Не влюбляются в каждого встречного. В людей, с которыми не знаком. Ты еще мальчик. Я поцеловала тебя в волосы. Да, поцеловала. Чтобы тебя утешить. Любая женщина, если она не каменная, поступила бы так на моем месте.

Он всхлипнул, но без слез.

— Ты все это разыграла, я знаю. Чтобы посмеяться надо мной.

— Это неправда, Сэм.

— А я думаю, правда. И поцелуй. И доброта. И все эти ласковые слова. Для тебя это была игра.

— Не было это для меня игрой, Сэм, и сейчас не игра. Мне кажется, ты не понимаешь. Просто повстречались два человека и хорошо отнеслись друг к другу. Немного утешили друг друга, пригрели. Я не сделала ничего плохого, и ты тоже. Мы только подарили один другому по капельке тепла. Если уж этого нельзя, то зачем тогда вообще жить?

— Я думал, ты станешь моей девушкой.

Она резко, раздраженно отвернулась лицом к окну, за которым лежал сырой серый двор, весь заваленный выше человеческого роста тысячами пустых бутылок.

— Я гораздо старше тебя, Сэм. Ты бы должен знать. Мне и в голову не приходило, что ты не знаешь. Но ты славный мальчик. Красивый мальчик. Мне приятно было тебя утешить. И тебе было приятно. Не первая же я тебя приласкала…

Она оглянулась.

— Как, Сэм… Неужели первая?

Ему нечего было ответить. Настал конец света.

Она вернулась к нему, подошла вплотную, но он отпрянул, сжался, совсем как Роз тогда на пригорке, когда ей было десять лет.

— Сэм, не порть то хорошее, что было. Не превращай его в грязь. Ты сказал, что тебе шестнадцать. Тебе пятнадцать?.. Или даже четырнадцать, Сэм?.. Всего четырнадцать лет…

Она слегка коснулась его волос.

— Уйди.

— Тебя обидели, Сэм. Ты подрался, и я была на твоей стороне. Все эти порезы и ссадины. Женщина не может равнодушно смотреть на раненого мальчика. Я хотела сделать тебе лучше. Ты ведь понимаешь?

Но он не понимал.

— Давай я за тобой поухаживаю. Перевяжу твои раны…

— Верни мои вещи. Я хочу уйти.

Теперь она выглядела взрослой женщиной. Без обмана. Ей могло быть даже двадцать. Как ему только не стыдно! Двадцать лет и замужняя! Все равно, что не знать, какой сегодня день, или забыть, что дважды два — четыре. Не понял, что она уже старая!

Она вздохнула:

— Вот они, твои вещи. Ботинки сохнут под очагом. Ах, Сэм…

Она покачала головой и вышла из комнаты. Ее волосы, как и прежде, расцветали на ходу, но теперь ему от этого было только муторно. Хлопнула дверь — она босиком вышла на задний двор.

Десять

Сэм успел отмахать по дороге с полмили, прежде чем сунул руку в карман, где у него были деньги. Хотя, может быть, он и раньше почувствовал беспокойство: они что-то не так увесисто ударяли его по бедру. Бренчали-то они довольно громко, но могли бы и погромче.

Куда он теперь шел, один бог ведал. Да это и не имело большого значения. Спотыкаясь, выскочил он из дома, спотыкаясь, выбежал на улицу и, путаясь в полупросохшей одежде, в ста ярдах от калитки все еще не мог протолкнуть пуговицы в петли. Он ругался и плакал и, что было хуже всего, чувствовал себя последним дураком. До чего же он желторотый! Удивительно, что люди не принимают его за цыпленка.

Железная дорога должна быть вон там, милях в двух к северу, он и старался держаться этого направления. Его, однако, смущало, что ему не попадались настоящие дороги, только какие-то тропки, на которые страшновато было положиться. Вокруг росли фруктовые деревья, кое-где перемежающиеся колючим кустарником. Они рядами тянулись с запада на восток, голые и окоченевшие. По такой непогоде в саду никто не работал. Было очень холодно. В воздухе чувствовалось ледяное дыхание, и чернота в небе на взгляд знающего человека явно грозила снегопадом. Но Сэм никогда еще в жизни не видел снега и вовсе не стремился сейчас узнать, что это такое. Это было бы уж слишком похоже на сцену из старой мелодрамы, где бедного сироту вышвыривают из дому. В душе-то знаешь, что все это не всерьез, а начнешь смеяться вслед за остальными, и сразу же в голову лезут мысли о том, как бы это все страшно было, если на самом деле.

Сэм, встревоженный, сунул руку в карман и нащупал деньги. Вытащил — на ладони лежали четыре монетки по пенни, два жалких полпенни и две монетки по три пенни.