Метресса фаворита. Плеть государева - [134]

— Ты совершенно прав, они действительно похожи. — Казалось, Толстой размышляет о чём-то своём.

— Ну да, помнишь, ты сам рассказывал, после того, как ты опросил всех участников соревнования, знали ли они Люсию Гольдони, Иван Скавронский сказал, что видел её на сцене и решил, что это сама Мария.

— М-да... конфуз случился, — захихикал Толстой. — Получается, родная дочь? Ну надо же... Но отчего же тогда Сергей Берестов сказал дочери, что...

— А мы не знаем, что на самом деле он ей сказал, — рассмеялся Ушаков. — Он мог поведать о том, что в театре, куда Меншиков отдал его внука, находится дочь актрисы, в которую в юности он был влюблён. Мог откровенно считать Люсию своим ребёнком. Для нас главное другое, в лице доверчивой Люсии, Мария Берестова обрела человека из театра князя Меншикова. Люсия отлично знала Кармен и могла, подкупив или уговорив её, забрать малыша. Никто не заподозрил бы юную актрису, заметив её в театре в любое время суток, так как она там жила. Не знаю, как бы Берестова поступила с поверившей ей девушкой в дальнейшем, но то, что она была ей нужна для реализации её замысла — факт.

Теперь о суфлёре. Полагаю, ты не станешь возражать, что этот человек свёл счёты с жизнью добровольно. Много раз пытался и на этот раз исполнил. Кто и зачем станет убивать его? Остаётся вопрос, кто же тогда накинул ему на шею петлю? Да Меншиков и накинул. Нам сказали, что в театре не было посторонних, а разве хозяин театра — посторонний? Он так часто посещал своих актёров, чтобы повидать Люсию и Даниэля, что примелькался там до такой степени, что стал чем-то неотъемлемым.

Допускаю, что он действительно виделся с Берестовой и пригрозил разобраться с ней, если та не оставит его в покое.

Мы ведь не знаем, чего на самом деле добивалась от него Мария Сергеевна, только ли отдать ребёнка? Или, возможно, хотела сделать факт их адюльтера общеизвестным, чтобы он официально признал отцовство.

Впрочем, не факт, что Светлейший был бы готов просто отдать ей Даниэля. Детки, как известно, частенько помирают, не успев даже как следует расцвести. — Ушаков поморщился, непроизвольно растирая грудь. — А тут готовый сыночек, пусть и незаконнорождённый, но от этого не менее родной. У Меншикова трое, и из них только один сын. Александр Александрович Меншиков, за которого он прочит сестру наследника престола Наталью. Случись что с сыном, Александр Данилович останется только с дочерями.

— При этом он снова не отдаёт ребёнка в семью и держит при театре.

— При себе он держит, а не при театре. — Ушаков горько ухмыльнулся. — Конечно, было бы правильнее отдать в хорошую, любящую семью, но только Светлейший, видать, совсем с этими детьми раскис, непременно желает каждый день видеть, как его Даниэль растёт, хочет с ним общаться.

— Отчего же ты тогда ему ребёнка не оставил? — Толстой, казалось, растрогался подобным признанием. — Отчего отдал Гольдони?

— А чёрт его знает. Люсия черкнула мне, где её теперь отыскать, вряд ли соврала, она, судя по всему, девушка честная, а нет, так при ней ныне наш сбир. Полину-то узнал? Вот. Пусть меншиковский байстрюк побудет какое-то время с Люсией. Подальше положишь — поближе возьмёшь. А мы ещё покумекаем, как нам в дальнейшем эту карту разыграть. В любом случае мы же теперь не отнимаем у Александра Даниловича его детей, а прячем. Люсия получила приличную фамилию, имение. Если через пару лет мы откроем Меншикову, где его дети, ему даже специально её не придётся замуж выдавать, чтобы к какому-нибудь дворянскому роду приписать.

— М-да... — Толстой слушал приятеля, мрачнея с каждым словом. — Берестовы, конечно, неплохая фамилия, но как бы Александр Данилович после не отомстил нам за такое вмешательство.

— А, Бог не выдаст, свинья не сожрёт! — отмахнулся Ушаков. В это время в дверях появилась давешняя горничная, которая сообщила, что медикус Иоган Осельман произвёл осмотр и Екатерина Андреевна ждёт папу в своей спальной.

Днём раньше, когда пропала Катя Ушакова, а всех детей, пировавших вместе с цесаревичем, слуги развезли по домам, в гостевой флигель меншиковского дворца пожаловал странный гость. Невероятно толстый пастор попросил Артемия Григорьевича Загряжского принять его или, по крайней мере сказать, как чувствует себя его сын Александр. Когда же священник оказался в гостиной Загряжских и очумевший от счастья Саша представил родителям своего спасителя, Артемий Григорьевич велел накрывать стол, дабы попотчевать дорогого гостя, мама Саши не знала, как лучше принять, куда усадить, чем порадовать дорогого гостя.

Поведав об освобождении Саши и ответив на все интересовавшие родителей вопросы, Могильщик, а это был именно он, попросил разрешения пообщаться с мальчиком тет-а-тет, что ему, разумеется, тут же было позволено. Чета Загряжских чинно покинула гостиную, а монах, подозвав к себе паренька, извлёк из рукава сутаны крохотную чёрную шкатулочку с вырезанной на ней змеёй и протянул её не ожидавшему подарка мальчику.

— Хочу, чтобы ты спрятал это таким образом, чтобы никто, слышишь, никто, кроме тебя, не знал об этом, — тихо говорил монах. — Это мой подарок, который, возможно, когда-нибудь спасёт жизнь тебе или вызволит из неприятностей кого-то, кто будет тебе дорог. Впрочем, я хочу, чтобы ты распорядился им сам, как сочтёшь нужным. Быть может... Нет. Не хочу хоть сколько-нибудь влиять на твой выбор.