Методологическая несостоятельность теории буржуазной эстетики - [3]
– Черт! Блять! Прости! – Я вышел из ступора, схватил Веронику под руку и потащил к выходу. Всё, что происходило дальше, было как в волшебном сне. Вероника не стала моей первой неудачной любовью, но стала моей первой любовью с неудачницей. После собеседования мы сначала купили ей одежду в Юникло в Галерее, оставив заблеванную прямо в примерочной, потом еще долго шатались по торговому центру, и я покупал ей всякие шмотки, а ее глаза сияли всё так же прекрасно. Я забыл о похмелье, я забыл о холодном бокале пива, я забыл о самой жизни, в которой раньше не было Вероники.
На следующий день я оплатил ей экспресс визу и уже через неделю серебристо-синий Суперджет Аэрофлота, как мусорской бобик, телепортировал нас бизнес классом из Пулково в Берлин-Шёнефельд.
Сначала был фестиваль Лоллапалуза в Берлине, килограммы экстази и обезумевший секс на траве в толпе танцующих людей. Потом Амстердам, кофешопы, минет на кожаном диване под одобрительные ухмылки растаманов. Потом Прага, жесткий анальный секс под грибами в готическом номере отеля в квартале Йозефов. Рим, притон сквоттеров, вино текло рекой, анашой мы простой топили печь и закрывали заслонку, а каждый вечер, как только спадала жара на улице, начиналась жара оргий, в которых мы всенепременно участвовали. Барселона, наши ноздри утопали в кокаине, мы сняли виллу, на которой Вероника и еще десять нанятых топ-моделей, примешивая кокаин в виски, ублажали меня несколько суток напролет.
А потом… А потом у меня закончились деньги. Из Барселоны в Петербург мы летели экономом, на стареньком Эирбасе. В самолете я потихоньку начал трезветь. Жар эйфории остыл, и я оказался вспотевший и промокший на сквозняке. Я хотел покупать себе девушек, платить везде за них, подчинять их своему кошельку. А теперь, когда увидел, как Вероника охладела ко мне без денег, избегала даже касаний руки, мне стало мерзко. Любовь сменилась тошнотой, у меня засосало под ложечкой, захотелось уйти от нее как можно скорее.
Я бросил Веронику в аэропорту Петербурга. Дал ей пару тысяч на такси и еду, а сам не стал дожидаться Убера и согласился на предложение таксиста-зазывалы, лишь бы поскорее убраться оттуда. Мне срочно надо было поправиться пивом и косячком.
Она позвонила сама, спустя месяц. Приехала ко мне, но потрахались мы уже без огонька. Чтобы кончить, я закрывал глаза. Я представлял себе всё ту же Веронику, но там, на траве в Берлине. Дал ей тысячу долларов, она скривила лицо, но взяла. С тех пор она так и приезжала ко мне раз в пару месяцев, то за триста, то за пятьсот долларов. Быстро превратилась из возлюбленной девушки в самую нелюбимую содержанку. Так и продолжалось, пока я не вспомнил про нее, задумывая свое предприятие…
Косяк у меня в пальцах под воспоминания о Веронике потух. Скинул его в пепельницу, скрутил себе другой. Глянул на Омегу на руке – ждать еще минимум час. Написал Егору в Телеграм: «Как там Александр Михалыч? Не сильно похмельный сегодня?»
«В полной боеготовности», – почти тут же ответил Егор.
Я начинал нервничать. Сегодняшнее мероприятие было первым для меня. Снова написал Егору: «Как оборудование? Всё на месте?»
«Да, бля, не отвлекай, я в дороге», – в ответ.
Я затянулся поглубже, прошел в комнату, прилег на тахту. Открыл «Буржуазную эстетику» наугад:
«Современная буржуазная эстетика ограничивает сферу искусства в рамках иррационального, субъективного, видит в нём новое мифотворчество, средство внушения, суггестивности, орудие манипулирования сознанием людей, во всех случаях отрывая искусство от жизни, ставя его вне критериев правды, истины. У ряда эстетиков, испытывающих влияние теории Фрейда, оно является символическим выражением подавленных желаний, неким фактором компенсации».
Тьфу, блять! Только Фрейда мне сегодня не хватало. Нахуй, нахуй. Я бросил книжку в другой конец комнаты, к двери, и затянулся.
Радует, конечно, что Александр Михалыч в качественной кондиции. Его возраст, его заболевания и алкоголизм ставили под угрозу успешность всего предприятия.
Александр Михалыч
C Александром Михалычем мы познакомились в кафе «Маяк». Это роскошная закусочная на улице Маяковского, которая хранит в себе атмосферу советского Ленинграда и бандитского Петербурга. На стенах портреты Ленина, Дзержинского, Маркса. Развешаны футбольные шарфы. В этом месте ледокол Ленинград будто врезался в неодолимый айсберг девяностых и застыл. Тебя рассчитывает хамоватая кассирша, а тарелку приносит необъятно большая женщина с фиолетовыми волосами. Не приносит – швыряет на стол, а если видит, что еды в тарелке осталось немного, стоит над душой и ждет пока ты доешь, чтобы лишний раз не ходить. Порой мне кажется, что этим женщинам отдельно приплачивают, чтобы они играли это хамство из Совка, как аниматоры.
Цены в «Маяке» очень демократичные, а еда вполне сносная. Но уже из-за одной атмосферы этого места там собирается самая разная публика: хипстеры и синяки, завхозы и коммерсанты, студенты и офисный планктон, мусора и бандиты, инженеры и художники, проститутки и пожилые супружеские пары. Что примечательно, я никогда не видел драк в «Маяке». Ностальгическая атмосфера и ненависть к персоналу объединяют.
Максим Смирнов ничем не отличается от среднестатистического человека. Он живет, ходит на работу и… мечтает найти истину. В своих поисках Макс сталкивается с разными по своей сути и масштабам проблемами◦– скукой на корпоративе, затруднениями в бизнесе, ночными кошмарами, вирусной пандемией и тайными планами вездесущей мировой элиты. Будут ли неоднозначные методы, к которым прибегает герой, оправданными? Или же все жертвы окажутся напрасными? Комментарий Редакции: Современно, актуально и остро – книга Дмитрия Дэвида заставляет задуматься о насущном, не упуская второстепенного.
Свод правил, благодаря которым преступный мир отстраивает иерархию, имеет рычаги воздействия и поддерживает определённый порядок в тюрьмах называется - «Арестантский уклад». Он един для всех преступников: и для случайно попавших за решётку мужиков, и для тех, кто свою жизнь решил посвятить криминалу живущих, и потому «Арестантский уклад един» - сокращённо АУЕ*.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.
У околофутбольного мира свои законы. Посрамить оппонентов на стадионе и вне его пределов, отстоять честь клубных цветов в честной рукопашной схватке — для каждой группировки вожделенные ступени на пути к фанатскому Олимпу. «Анархо» уже успело высоко взобраться по репутационной лестнице. Однако трагические события заставляют лидеров «фирмы» отвлечься от околофутбольных баталий и выйти с открытым забралом во внешний мир, где царит иной закон уличной войны, а те, кто должен блюсти правила честной игры, становятся самыми опасными оппонентами. P.S.
В провинциальном городе все чаще стали нападать на так называемую «гопоту» – парней в штанах с «тремя полосками» с пивом и сигаретой в руках, бродящих по кабакам, занимающихся мелким разбоем, живущих без царя в голове. Известны организаторы этих «зачисток» – некие RASSOLNIKI. Лидеры этой группировки уверены – гопота это порождение Советского Союза и она мешает встать на ноги новой стране. Особенно гопота во власти, с которой RASSOLNIKI планируют бороться далеко не маргинальным методом.Тем временем в город приезжает известный журналист Александр Рублев, ему поручено провести расследование и сделать о RASSOLNIKах материал.