Метка Лилит - [13]

Где ты, большая война?!

Откуда ему было знать, что над Башлам-горой, одной из сестер Эльбруса, последнее время солнце было особенно красным. Как ни странно, это было очень красиво – зеленые леса казались изумрудно-золотыми, серебряные родники, как лермонтовский барс, прыгали с крутых скал, и от них веяло духом свободы. Существовало поверье, что здесь, вблизи Башлама, нет и не может быть зла. Так считали древние. Но красное солнце пугало измученных людей. От такого солнца ждали беды.

Где-то…

Кавказ горел, Грозный стал похож на Сталинград, кучей камней лежали Гудермес и Аргун. В отместку русским чеченцы сожгли большое русское село, где спряталась в свое время Эльвира с русским мальчиком.

Накануне Эльвира наскоро собрала заплечный мешок, взяла на руки Ванечку и пошла в сторону моря. Что заставило ее в один миг встряхнуть мокрую от стирки руку, вытереть ее об передник и быстро-быстро культей набивать мешок? Не слышно было самолетов, не дрожала земля от тяжелых машин. Но она чувствовала – надо уходить. «Ты куда?» – кричали ей женщины, когда она поспешно шла по дороге. «Надо уходить, – сказала она. – Надо!» Люди пожимали плечами: зачем? Они далеко от войны, и они русские. Испокон веков жили в дружбе и с чеченцами, и с дагестанцами, и с грузинами. Они и говорили на едином смешанном языке. Они верили, что вот-вот все кончится. Потому что – зачем? Зачем убивать, если земли у них много, не то что у арабов и евреев. Глупая эта женщина Эльвира. Еще затеряется где-нибудь, а то на какого джигита нарвется. Что он у нее – спрашивать будет, если у женщины все, что ему надо, при ней? А ребенку, чтоб не мешал, сделает секирбашка… Но Эльвира шла, будто ее вел Бог, она обходила брошенные дома, осторожно шла по кромке леса, страшась мин, и тихо добралась до шалаша, возле которого дымился костерок. Вошла не боясь.

– Я тебя ждал, – сказал белый как лунь старик. – Ты устала, сними обувь, я приготовил тебе таз с теплой водой. Успокой ноги. А потом я тебя покормлю.

– Откуда ты знал? – спросила Эльвира.

– Было сказано: придет чеченка без кисти руки с русским ребенком.

– Кто сказал?

– Кто-кто? – засмеялся старик. – Сначала птица, потом змея, а совсем недавно – видишь, кизил? Он старый, как я. И уже плохо соображает, но увидел тебя раньше всех. Это он велел греть воду.

– А что с нами будет, дедушка? – спросила Эльвира, опуская ноги в таз и испытывая невыразимое блаженство. – Что будет? Мы умрем?

– И снова воскреснем, вручив свою душу Богу. Душа – это такой свиток, в котором записано все – хорошее, плохое, записаны наши слабости и таланты, наш ум и наша дурь. Если мы не убивали людей и животных, не развязывали войны, если мы никого не казнили, если в нашем свитке нет крови, мы вернемся на землю. Мы попадем в то место, где можно будет исправить наши слабости. Мы можем стать горцами, а можем эскимосами, неграми и королями.

– Сказка, – сказала Эльвира.

– Как хочешь думай. Тебе еще не скоро сдавать свиток, тебе главное – спасти мальчишку от войны. Война будет очень долго. Ни в коем случае твой мальчик не должен это видеть. Надо собирать детей, не знающих войны. Ты пойдешь к морю, там возьмут тебя на корабль, и ты уедешь… Тебе скажут куда.

– Странные вы говорите вещи. У меня в кармане сто рублей, и, по-моему, они уже давно ничего не стоят.

– Ты пойдешь без денег, но у тебя будет все. В нужный момент я буду тебе подсказывать.

– А вы, дедушка, кто? – спросила Эльвира.

– Я проводник, – ответил старик. – Нас немало. И не все мы старики. Наша задача – спасти тех, кто способен забыть войну. Это очень трудно, потому что все записано в памяти души. Но ты не делала зла. И ты попадешь на другую землю. И проснешься с чистой от прошлого душой.

Уже через час Эльвира с Ванечкой шла к морю. Иногда их кто-то брал на арбу, а кто-то и на машину. Но скоро впереди засинело море, и она пошла прямо к единственному пароходику, который покачивался на причале.

– Иди, – крикнули ей с мостков, – у нас времени – десять минут.

Где-то…

«Интересно, где сейчас Эльвира?» – думал в эту минуту Вахид. Они были в Панкисском ущелье, и каждый ждал своей очереди пролить кровь не раньше, чем его убьет русский.

– Чего этим русским надо? – спрашивали друг друга жившие там крестьяне. – Разве это их земля?

– Это они нам мстят за Сталина.

– Ты совсем дурак! Это ж они его, бандита недоученного, выбрали в вожди.

– Нет, – вставлял кто-то. – Это все нефть. Я так думаю: провались вся нефть в преисподнюю – и войны кончились бы.

– И машины кончились бы, и трактора, и стали бы мы дикими.

– Это Шота Руставели был диким? Или ихний Ломоносов?

– Но, к сожалению, тогда тоже воевали.

– Тоже мне война! Так, игрушки.

– Наполеон – игрушка? Москву спалил.

– Ну, и ему досталось будь здоров.

– Войны вечны, потому что вечны злоба и зависть.

– А по-моему, другая причина. Люди не любят работать. Им милее захватить чужое и сожрать.

Где-то…

Дом Саида костью сидел в горле у родителей Аркадия. Они давно завистливо рассматривали с балкона многоэтажки завитую диким виноградом террасу, ухоженный двор, летнюю кухню, из которой все прошлые лета вкусно пахло вареньем из кизила, орехов, лепестков роз и много еще из чего. У них же на даче ничего не родило. Огурец в парнике вырастал в желтого дурака размером с кабачок, редиска была худая, пустая, но хвостатая, как мышь, яблоки червивели с завязи. Даже сирень уже на ветке была вялой, как будто три дня простояла в банке.