Метка Каина - [3]

— Рад слышать твой голос, инспектор. Я немножко не удел.

— Ты всегда не у дел, Куинн.

— Это называется «внештатный сотрудник». Чем порадуешь?

— Возможно, чем-то любопытным. Странный случай в Примроуз-Хилл.

— Вот как?

— О да.

— И… что такое случилось? Где именно?

Детектив немного помолчал, потом ответил:

— Большой старый дом. Убита старая леди.

— Отлично.

— Не слышу особого энтузиазма.

— Ну… — Саймон мысленно пожал плечами, глядя на автобус, поворачивающий налево, к Белсайз-Парк. — Примроуз-Хилл? Я полагаю… какой-нибудь нервный грабитель, охотник за драгоценностями… Обычная история.

— О нет, на этот раз ты ошибся, — полицейский хихикнул, но в его смешке слышалась и определенная доля серьезности. — Это не стандартный случай ограбления, Куинн.

— Ладно, и что тогда? Что делает его необычным?

— Способ убийства. Выглядит так, словно леди сначала… связали узлом.

— Связали узлом?

— Именно так. Мне тут подсказывают верное слово… — полицейский немного помедлил, потом повторил: — Связали узлом! Возможно, тебе следует приехать и взглянуть самому.

2

За окном хосписа раскинулась бесплодная красота аризонской пустыни, с ее покоренными песками, пузырями базальтовых выступов… Зеленые руки гигантских кактусов-цереусов тянулись вверх, обращаясь с мольбой к неумолимому солнцу.

Если тебе предстоит умереть, думал Дэвид Мартинес, то это как раз самое подходящее местечко для этого, на самой окраине Феникса, почти в пригороде, где уже начинается великий пустынный край Сонора.

Дед что-то бормотал, лежа в постели. Капельница с морфином делала свое дело. Деда сейчас невозможно было понять. Впрочем, его теперь вообще редко кто понимал.

Внук наклонился и промокнул бумажной салфеткой пот со лба деда. Он снова пытался понять, зачем он приехал сюда, проделал весь этот путь из Лондона, потратив на поездку драгоценные свободные дни. Но ответ был тем же, что и прежде.

Он любил своего деда. Он мог бы вспомнить и лучшие времена: мог бы вспомнить деда темноволосым, крепким, бодрым человеком; тот сажал Дэвида к себе на плечи под жаркими лучами солнца. В Сан-Диего, у моря, когда они еще были настоящей семьей. Маленькой семьей, но настоящей.

А может быть, была и другая причина, по которой Дэвид ехал так долго. Его мать и отец погибли в автомобильной катастрофе пятнадцать лет назад. И уже пятнадцать лет Дэвид пребывал в Лондоне, а его дед доживал свои дни в далеком Фениксе. И зависело это только от Дэвида. Столь печальный факт требовал правильной оценки; поэтому Мартинес и приехал, чтобы должным образом попрощаться с единственным родным человеком.

Лицо деда исказилось во сне.

Уже около часа Дэвид сидел здесь, читая книгу. А потом, наконец, его дед проснулся, закашлялся и открыл глаза.

Умирающий пациент озадаченно уставился в окно, на голубой квадрат неба пустыни, как будто впервые его увидел. Потом его взгляд перешел на посетителя. Дэвид ощутил укол страха: а что, если дед, посмотрев на него, скажет: «Ты кто такой?» За последнюю неделю это случалось слишком часто.

— Дэвид?

Дэвид придвинул стул поближе к кровати.

— Дед…

То, что последовало за этим, нельзя было назвать настоящим разговором, но тем не менее это был разговор. Они поговорили о том, как дед себя чувствует; они вкратце затронули тему больничной еды. «Слишком много мексиканского, Дэвид, слишком много мексиканского». Дэвид упомянул о том, что неделя его отпуска почти закончилась и что он через день-другой должен уже будет лететь в Лондон.

Старик кивнул. За окном в небе над пустыней кружил ястреб, и тень большой птицы пронеслась по комнате.

— Мне очень жаль… я не был с тобой, Дэвид, когда… когда твоя мама… и папа… ну, ты понимаешь… когда это случилось.

— Не понял?

— Ты знаешь. То… ну, что случилось… я так чертовски сожалею обо всем этом. Я был дураком.

— Нет. Будет тебе, дед. Не надо начинать все снова. — Мартинес покачал головой.

— Выслушай меня, внучек… пожалуйста… — старик поморщился. — Мне надо сказать тебе кое-что.

Дэвид кивнул, внимательно вслушиваясь в слова деда.

— Я должен это сказать. Я бы мог… я мог бы сделать больше, помочь тебе больше. Но ты так хотел остаться в Англии, подруга твоей мамы увезла тебя туда, и казалось, что это к лучшему… ты ведь не знал, как это было трудно. Приехать в Америку. После войны. Когда… когда твоя бабушка умирала…

Он надолго умолк.

— Деда?

Старик посмотрел на полуденное солнце, бросившее свои лучи в палату.

— Я хочу тебя спросить, Дэвид.

— Да. Конечно. Спрашивай.

— Ты думал когда-нибудь о том, откуда ты взялся? Кто ты есть на самом деле?

Мартинес давно привык к тому, что дед задает ему разные вопросы. Это было частью их родственных отношений, они именно так ладили, притирались друг к другу: старый человек расспрашивал внука о разных делах молодежи. Но на этот раз вопрос был совсем другим, неожиданным, и притом весьма интересным, и он не был похож на все прежние. Это был Настоящий Вопрос.

А кем он был на самом деле? Откуда он на самом деле взялся?

Дэвид обычно приписывал свое чувство отсутствия корней хаотическому воспитанию и не совсем обычной родословной. Дед был испанцем, но в 1946 году вместе с женой приехал в Сан-Диего. Она умерла, давая жизнь отцу Дэвида; затем его отец встретил его мать, медицинскую сестру из Англии, которая работала на базе военно-воздушных сил в Калифорнии.