Метеоры - [31]

Внушительная церковь Святого Духа, странным образом смешивающая современность и византийство, сразу же привлекла и заинтриговала меня. Холодная фантастичность фресок Мориса Дени, мятежный и трогательный «Крестный путь» кисти Девальера, и особенно мозаичные фрески, огромный купол, созданный словно нарочно служить фоном для полета Святого Духа и его венцом — та немного экзотическая, веселая, живая атмосфера, столь непривычная для западных церквей, всегда более посвященных культу смерти, чем прославлению жизни, — все это обрадовало меня, придало легкости, исполнило того расположения духа, которое, возможно, близко благодати.

Я собирался вернуться на улицу, как вдруг столкнулся со священником, чье бескровное лицо и горящие глаза поразили меня, к тому же и сам он казался пригвожден к месту моим появлением.

— Тома!

— Александр!

Его легкие и белые, как голубки, руки легли мне на плечи.

— Они были с тобой не слишком жестоки, — сказал он, смотря на меня с такой силой, что я чувствовал, как его взгляд буквально засасывает меня.

— Кто «они»?

— Годы.

— С тобой они обошлись просто прекрасно.

— Ну, я!

Его рука взлетела в направлении золоченого купола.

— Я не тот, кого ты знал в «Фаворе». И даже не тот, кем был еще пять лет назад. Я прошел долгий путь, Александр, и испытал медленное и глубокое преображение. А ты?

— Я тоже шагал и шагал… что ж еще я делал после «Фавора»? Не самый ли примечательный из моих органов — худые и неутомимые ноги старого оленя? Homo ambulator. Но к свету ли я шел?

— Нам нужно поговорить, — заключил он. — Ты свободен завтра вечером? Приходи ужинать сюда, в пасторский дом. Я буду один. Встреча в ризнице.

Он улыбнулся мне, с открытом лицом, потом внезапно развернувшись, легко побежал и скрылся, как тень.

Я вышел в задумчивости, вдруг возвращенный в годы отрочества — в то крепкое вино, что опьянило меня с момента поступления в «Фавор», и теперь доносилось печальными, но по-прежнему хмельными ароматами. Встреча с Куссеком и перспектива вновь увидеть его назавтра, открыть равнины и пики жизненного пути моего гениального и безумного собрата — все это расширяло мое видение мира, углубляло перспективы, экзальтировало всегда жившую во мне, но скрытую и как бы дремлющую силу.

Странные повороты судьбы! «Крановщики», погрузив меня в отбросы, рикошетом направили меня к абстракции (добыча добычи). Тома, на мгновение приоткрыв мне завесу избранной им жизни, восходящей к небу, стал прелюдией к самой безумной и мрачной авантюре, которую мне вскоре довелось узнать…

* * *

Мои худые и неутомимые ноги старого оленя несли меня довольно быстро, и я очутился на окраине Венсенского леса, перейдя площадь Порт-Доре. На стадионе Лео-Лагранж еще царило оживление, несмотря на спускающиеся сумерки. Свежие и мускулистые молодые люди предавались любопытному обряду, чей явно брачный характер не ускользнул от меня. Они сбивались в гроздь, и тут же каждый засовывал голову между ляжками впереди стоящего, и этот изо всех сил цеплялся обеими руками за соседей, так что гнездо самцов колыхалось и шаталось под напором кучи напряженных ляжек. В конце концов большое яйцо, высиженное в сердцевине гнезда, выкатилось из-под ног самцов, которые рассыпались и стали отнимать его друг у друга.

Венсенский лес, таким образом, сразу же являл себя садком любви. Я люблю двусмысленность слова «сумасбродство», в котором есть и бродяжничество, и потеря здравого смысла. Волнующий спектакль молодых людей с голыми бедрами, свершающих свой брачный ритуал, прекрасно предварял вечер. Смеркалось. Я вступил в аллеи. Я шел по туннелям из зелени. Сидя на зеленой скамейке, я слушал спокойный гул большого города. Современный город не так далек, как думают, от былых зарослей и чащоб. Кроме того факта, что в Париже есть свои дровосеки и что на улице Барр я часто слышал по ночам крики совы, ничто так не напоминает охотнику вроде меня, что это нагромождение строений и жилых домов, прорезанное улицами и улочками, — густые джунгли, кишащие добычей и ее преследователями. Цивилизованное общество — фальшивка, потому что порядок, который охраняет полиция, диктуется доминирующей группой, чьи характеристики — деньги и гетеросексуальность. Значит, речь идет о насилии, навязанном сильнейшими — всем остальным, у кого нет другого прибежища, кроме подполья. В цивилизованном полицейском государстве стражи порядка — только особый вид охотников среди множества других.

Вот где витали мои мысли, когда из темноты возникла фигура человека и он сел на скамью рядом со мной. Двое встречаются в кафе, в гостиной, на выставке и т. д. Их точки нападения и контакта потенциально неограничены. Но если встреча произошла ночью в парке, эти точки сводятся к двум: секс и деньги, причем первое не исключает второго. Все мои чувства, усиленные всем моим опытом, — мобилизованы, устремлены к черному и незнакомому существу, чье дыхание я могу слышать. Позвать. Услышать зов. Целое искусство. Оценить быстро — часто в тени — реальность зова и качество. Не ошибиться. Ошибки стоят дорого. На кон поставлена ночь, но часто вместе с ней и свобода, и жизнь.