Метеоры - [17]

Поль

Конечно, этот лабиринт был заперт на несколько шифрованных и последовательно замкнутых замков, но мне казалось, что, проявив чуть больше терпения и понимания, можно было избежать простодушных нелепостей, которые навсегда перекрывали вход в него. Можно было, например, извлечь урок из одного опасного, но показательного эксперимента. Ясно было, что Франц всеми фибрами связан со Звенящими Камнями, где он рос уже много лет. Но вставал вопрос: не был ли то пример сверхадаптации, И не следовало ли его переместить на другую почву, тем самым разрушив его оборонительные рубежи и задавая гибкость приспособления к жизни? Что и было предпринято, когда его послали в специальный воспитательный центр в Матиньоне. Молниеносная деградация личности, явившаяся следствием этого отрыва от корней, потребовала срочного возвращения в Звенящие Камни, где все вошло в нормальное русло. Врачи и воспитатели много бы узнали, если бы эта неудачная попытка заставила их исследовать природу жизненно важных связей, связывавших Франца со Звенящими Камнями. Ведь механизмы сочленения его души были довольно просты. Правда, я располагаю для разбора их, помимо воспоминаний о нашей близости, уникальным инструментом познания и оценки, той двойственной интуицией, которой лишены непарные особи. Опасайся проявить к ним несправедливую строгость!

Сверхадаптация к Звенящим Камням, невозможность акклиматизироваться в другом месте, ригидность, косность… да, больше всего на свете Франц ненавидел перемены, необходимость адаптироваться к ситуации, к новым людям. Он очень быстро понял, что мужчины и женщины неисправимо суетны, вечно двигаются, ставят все с ног на голову, бегают, во всякий момент требуют друг от друга новых ответов. И тогда он ушел в себя. Он сбежал от общества себе подобных внутрь себя, забаррикадировался в крепости немоты и отказа, дрожа и скорчившись в своей дыре, как заяц в норе.

Оставалось время. Люди не были единственными виновниками смятения вселенной, его кошмаром было ВРЕМЯ, время в двойном смысле слова — темп и погода, — неумолимое истечение минут, часов, дней, лет, но еще и чередование дождя и ведра. По вечерам Франца часто томила глухая тревога, и он упорно вперял глаза в землю, чувствуя, как свет гаснет вокруг него, заранее ужасаясь тому, что увидел бы, если бы поднял взгляд к небу: громады пенно-сливочных, готовых лопнуть облаков, сближающихся на головокружительной высоте, медленно натекающих одно на другое, как взорванные в основании горы, поднятые землетрясением.

Он воздвиг защитные рубежи против вторжения перемен и чего бы то ни было непредвиденного на свой необитаемый остров. Первый, самый детский, он устроил возле старухи Мелины, чьим неразлучным спутником — и как бы приемным внуком — он был в первое время после поступления. Как все крестьяне в прежние времена, Мелина следила за сменой времен года и за метеорологическими ритмами с крайним вниманием, помогая себе альманахами, календарями и целым кладезем пословиц и поговорок. Франц, всегда отбрыкивавший любые усилия воспитателей научить себя хотя бы чтению и письму, с поразительной легкостью выучил все, что ему попалось под руку и что могло заключить проходящее время в механическую таблицу, где даже будущее и случай казались зафиксированными раз и навсегда. Он стал говорить, и иногда слышали, как он перечислял дни того или иного месяца в прошлом или в будущем, с их именинами и праздниками, со всякими присказками, вечно связанными с состоянием небосклона, в попытке вычленить закономерность или частотное правило. «На Святую Лючию день горит, как лучина». «Дождь в апреле, ветер в мае — плодородье обещают». «Солнце красно ввечеру, бело поутру, — паломнику по нутру». «Февраль — месяц всех короче, но всех злее и урочней». «В Святки теплынь, на Пасху — стынь». «Малый дождь ураган перебьет». «Дождь в апреле к росе в мае». «Не верь облачку на небе и румянам на бабе». Этими причитаниями Мелина убаюкивала его и заговаривала его тревогу. Но он оставался жертвой метеорологических эксцессов, и, когда надвигалась гроза, в Святой Бригитте знали, что надо следить за ним особенно пристально, потому что он был способен на любые выходки.

Именно Мелина, одним обычным высказыванием, произнесенным машинально, разрушила здание из хронологии и пословиц, где ее приемыш укрывал свое безумие. Однажды январским днем, согретым ярким солнцем, удивительно высоко стоявшим в синем небе, она произнесла фразу, наверняка выдуманную женщиной и с тех пор повторяемую всеми женщинами на всех широтах: «Погода просто сбесилась», банальное замечание. В силу того что сезонные вариации служат рамкой для нашей памяти, прошлое кажется нам более сильно, чем настоящее, окрашенным условными цветами месяцев года, и тем сильнее, чем оно дальше. Система Франца, видимо, и так уже была поколеблена явными отклонениями. Короткая фраза Мелины поразила мальчика как гром. Он в конвульсиях свалился на пол. Пришлось унести его, сделать успокаивающий укол.

С тех пор в нем произошла перемена, которую можно было расценить как возмужание, созревание, ниспосланное свыше его измученной и эксцентричной натуре. Он отделился от Мелины, даже как будто избегал ее. Забросив пословицы, поговорки и метеорологические присказки, он словно отказался от желания приручить небо, причуды которого прежде переживал с резкими рывками настроения. В душе как будто надломилось то двуликое восприятие времени, что совмещало в себе такие явно удаленные друг от друга вещи, как система дней, часов и лет, — и прихотливые чередования облаков и синего неба, хронология и метеорология, то есть самое предвидимое в мире и то, что остается непоправимо непредсказуемым. Эта двуликость может иметь свою прелесть, наполняя конкретной, кипучей жизнью пустые и отвлеченные временные рамки, в которые мы заключены. Для Франца это был ад. Как только Мелина произнесла магическую фразу и отменила господство календаря над атмосферными отклонениями, — неизбывная тоска бросила его в разработку собственного гигантского календаря, где дни и ночи тысячелетий застыли бы навсегда, как соты в улье. Но сквозь ячейки календаря метеорология пробивалась брызгами дождя и лучами солнца, вводя в неколебимые таблицы элемент иррационального, непредсказуемого. Его хронологический гений, расцветший за счет всех прочих качеств, оставлял его нагим и беззащитным перед бесчинствами атмосферы. А ему — тяжелому невротику с пугающе хрупкой психикой — для выживания необходимо было наполнить временное пространство регулярной структурой, не оставляющей никакой пустоты, то есть никакого пробела, никакого провала. Пустое время было бездной, в которую он с ужасом скатывался. Непогоды сбивали цикличность календаря, вводя в него необоснованную серию, логический сбой.