Метелло - [8]

«Я знаю Арно с пеленок», — любил повторять он. А то место, где в реку впадает сточный канал Ботт, он мог бы пройти с закрытыми глазами.

Тому, кто в это утро смотрел с набережной реку, могло показаться, что ее поглотило мглистое облако. Никого, кроме Какуса, на воде не было видно.

«Один на один с Арно! Я Геркулес, а не Какус», — думал он. Направившись к своему излюбленному месту, на середину реки, то опираясь на шест и шаря им по дну, то низко наклоняясь над водой, Какус стал вынимать первые лопаты песку. Время от времени ему приходилось осаживать лодку назад, потому что течение сносило ее к месту впадения сточного канала. Так он работал часа два или три и уже почти наполовину выполнил свой «урок», а туман не только не рассеивался, но становился все гуще и гуще. Внезапно лодку затянуло в водоворот, который образуется в устье канала даже во время спада воды. Отяжелевшая от песка барка завертелась на одном месте. Упираясь изо всех сил шестом в дно, Какус снова попытался отвести ее назад, но подхваченная Сильным течением лодка резко качнулась, выскользнула у него из-под ног, и он повис на шесте. Еще мгновение — и барка, увлекаемая водоворотом, налетела на шест. Удар был так силен, что сбросил Какуса в воду, и он камнем пошел ко дну, а тяжело нагруженная лодка опрокинулась, накрыв его, словно надгробная плита.

Ринчине — селение в Муджелло, расположенное поблизости от долины реки Сьеве. В ту пору дилижансы до Ринчине еще не шли и приходилось, свернув с шоссе Контеа-Лонда, взбираться вверх по проселочным дорогам и тропинкам. Земля здесь родит скупо, только и встречаются каменные дубы да каштаны, крестьяне не могут прокормить коров и поэтому разводят овец. Женщины еще в самом начале беременности стараются через письмоносцев разузнать, кому в городе понадобится кормилица. Но, поскольку в этих краях здоровых и цветущих женщин встречается мало, горожане редко прибегают к их услугам. И в самом деле, кто без крайней нужды отдаст своего ребенка кормилице с холмов Контеа? Живут эти женщины в нищете, и, понятно, лишнего молока у них быть не может.

Хотя земля в этой холмистой местности скупа и сурова, зато воздух просто целебный. Крестьянских сыновей рано отнимают от материнской груди, но простая, здоровая пища идет им на пользу, и они вырастают выносливыми, неутомимыми пахарями. Так что если местных кормилиц не особенно ценят, то батраки из Контеа, Виккьо и Дикомано всегда нарасхват. Это работящий люд, скуповатый и недоверчивый, потому что жизнь учит их беречь каждый грош, но зато надежный и на свой, особый лад сердечный.

Когда в доме Тинаи узнали о смерти Какуса (ему послали письмо, чтобы поскорей получить деньги за Метелло, и оно вернулось с пометкой «за смертью адресата»), глава семьи велел снохе и сыну Эудженио собираться в город, чтобы возвратить младенца отцу: «Скажите этому самому Какусу, что обмануть одного крестьянина не удастся и десяти горожанам!» Но посланные вернулись, а маленький Метелло был по-прежнему на руках у своей кормилицы Изолины.

— Какус и в самом деле умер.

— И родных этого Какуса днем с огнем не сыщешь!

— Нет у него никого.

Старый Тинаи в сердцах хватил шапкой о скамейку, стоявшую у очага.

— Вот оно наше счастье!

После ужина, закурив глиняную трубку, он успокоился. Вокруг собралась вся семья: Эудженио, сноха, две дочери и бабушка с внуком на руках.

— С некоторых пор что бы ни стряслось в Ринчине, все валится на нас, — сетовал старик.

Прижимая к груди маленького Метелло, Изолина кивнула на него:

— Как это можно отдать его в сиротский приют?! Ну, скажите сами!

Изолина, совсем еще молодая женщина, впервые стала матерью. Метелло был ее первым питомцем, и она уже успела к нему привязаться. Если она и делала какое-либо различие между ним и своим сыном, то чаще в пользу Метелло.

— Очень даже можно… — пробурчал старый Тинаи. — Да и как знать, может, в этом его счастье? На днях вы еще раз съездите во Флоренцию, чтобы все уладить.

Эудженио стоял, крепко сжав руки. Не поднимая головы, он ответил:

— Мы уже пробовали уладить, но его у нас не взяли: нужны документы. — Вынув из кармана листок бумаги, он помахал им в воздухе. — Надо идти к нотариусу, а потом в городской муниципалитет, да еще с двумя свидетелями. Вот тут все написано.

А Изолина добавила:

— Они сказали: кто нам докажет, что этого ребенка зовут так, как вы говорите, и что у него нет никого на свете? Пока что, говорят, у него есть вы.

— Нужны документы… — повторил Эудженио.

— И свидетели.

— К нотариусу надо идти и в муниципалитет.

— Нужно будет раза три-четыре побывать во Флоренции, и обойдется это нам лир в двадцать.

— Да ведь такие деньги надо еще иметь, — вздохнул старик. — Ну, тогда отнесите его в приют для подкидышей.

— Да какой же он подкидыш? — осмелилась возразить Изолина. — Были у него и отец и мать. Они его признавали, хоть сейчас их и нет в живых.

Последовало долгое молчание. Затем Эудженио, подняв голову, сказал:

— В приюте записали нашу фамилию. Они теперь знают, что ребенок у нас, и сказали, что если мы не дадим о себе знать, то известят карабинеров в Контеа.

— Вот оно наше счастье! — повторил старик и громко выругался, что с ним случалось редко.