Метелло - [102]
— Ну а если бы сегодня утром мы подписали заявление?
Инженер улыбнулся. Ему нравилось играть с огнем и бороться с людьми, способными дать должный отпор. Несмотря на то, что он старел и постоянно чувствовал боль в сердце, это был все тот же Бадолати, который любил ставить себя на одну доску с анархистом Паллези, оскорблял его и терпеливо сносил оскорбления.
— В споре с Фиаски и Мадии я оказался бы неправ. А тебя перестал бы уважать.
— Ну вот, — воскликнул Метелло, — опять вы за свое! Вы приписываете мне значение, какого я не имею. Я никем не руковожу, не насилую чужой воли.
Бадолати пропустил его слова мимо ушей. Он передвинул сигару из одного угла рта в другой, зажал ее в зубах и после короткого молчания, продолжая смотреть в лицо Метелло, неожиданно сказал:
— Согласно уговору, я отправил Криспи на стройку Массетани. Сейчас я должен либо взять нового десятника на его место, либо назначить кого-нибудь из рабочих, занятых у меня на стройке. Я хотел бы услышать твое мнение, кого ты посоветуешь?
— Подождите, пока поправится Немец, он честный, положительный человек.
— Пожалуй! Но в критические моменты он слишком несдержан.
— Попробуйте назначить. Липпи, старику не мешало бы немного отдохнуть.
— У меня нет никакого желания шутить, я говорю серьезно. Десятник должен быть умен и находчив, так чтобы я мог на него положиться. Ему необходимы: твердый характер, крепкое здоровье и отличное знание дела. Нет нужды объяснять тебе это. Если я нахожусь в отъезде, а заместителя у меня нет, он руководит всей работой. Он занимает такую же должность, как мой помощник, и получает почти такой же оклад.
Боясь, что у него задрожат руки, Метелло взглянул на них, потом поднял голову и сказал:
— Если бы мне было больше тридцати лет, я предложил бы свою кандидатуру. Но я еще слишком молод, и в моем возрасте трудно менять шкуру.
С этими словами он встал и отвесил полупоклон.
— Салани! — окликнул его инженер, когда Метелло уже стоял на пороге и надевал кепку. Было слышно, как Нардини дал сигнал к началу работы. — Ты негодяй, Салани. Смотри же берегись, не то я сам спущу с тебя шкуру!
Едва Метелло вышел из конторы, к нему подскочил Олиндо, смотревший на него как ни в чем не бывало, хотя глаза его заплыли, нос был поцарапан, а губа распухла.
— Метелло, — начал он, покашливая, — мы с тобой обнялись, но не сказали друг другу ни слова. А я хотел бы тебе объяснить…
Метелло обнял его за плечи.
— Мне? Ты должен был бы объяснить всем. И потом, что именно ты хочешь объяснить? Теперь уже все позади. Запомни этот урок и в следующий раз будь умнее.
— Надеюсь, что пройдет много времени, прежде чем мы еще раз ввяжемся в подобную историю.
Метелло должен был побороть вспыхнувшую неприязнь, чтобы спокойно ответить. Ему хотелось сказать: «Ты все такая же сволочь!» — но он произнес:
— Знаешь, о чем я подумал? Как только скопим немного денег, мы с Эрсилией поедем в Ринчине. Просто стыдно, что я не знаком еще с твоей женой и детьми. И кроме того, мне было бы приятно побывать в родных местах после пятнадцатилетнего отсутствия.
— Увидишься с Козеттой.
— Пожалуй, если она позволит мне проехаться без билета в ее дилижансе.
Олиндо, казалось, коснулся этой темы только для того, чтобы восстановить между ними обычную близость. Он тотчас же добавил:
— Ты знаешь, что меня избили? Посмотри, какие у меня глаза, я почти ничего не вижу.
— Каждому из нас досталось, кому больше, кому меньше. Трое ранено, а Немец в больнице.
— Да, но на меня набросились, когда уже все кончилось. Это подло!
Метелло не успел ему ответить. Он хотел сказать: «Тебе нужно переменить профессию. Видно, обстановка на стройке для тебя не подходящая». Но тут раздался возглас Нардини:
— Живей, ребята, снова за дело!
Под отвесными лучами солнца, высоко в небо вздымались леса. По лестницам, с площадки на площадку, можно было взобраться на пятый этаж, где были приостановлены работы. Чернорабочие наполняли бадьи раствором, взваливали их на плечи и карабкались по лестницам, держась рукой за перила; другие подносили кирпичи. Бригада Метелло — он сам, Липпи и Фриани, работавшие бок о бок, направились на свое место. Фриани нес взятые на складе кельмы, отвесы, линейку и угломер. Помощник инженера обогнал их и принялся осматривать стены, оштукатуренные полтора месяца назад. Сверху было видно, как по насыпи мчался что есть духу маленький Ренцони.
Один за другим каменщики поднимались на леса; солнце снова обжигало их лица, руки, затылки; люди обливались потом, а ведь работа еще не начиналась. Тем не менее, хотя веселиться еще было рано, все были в хорошем настроении. Они не повторяли больше: «Это победа!», а говорили: «Ну-ка, веселей! Ты не забыл еще, как подгонять кирпич к кирпичу?»
— Метелло! — закричал маленький Ренцони. — Я уже здесь, я пришел. Скажи Нардини, чтоб не записывал мне штрафа. Сейчас всего три минуты второго!
— Чем звать папочку, принимайся-ка лучше за работу, — оборвал его Нардини и дал ему подзатыльник.
Ренцони схватил лопату и быстро наполнил свою бадью раствором.
— Ну, приходила она? — спросил его Париджи, который в нескольких шагах от него тоже нагружал бадью.
Эта книга не плод творческого вымысла. Это разговор писателя с его покойным братом. Создавая книгу, автор искал лишь утешения. Его мучает сознание, что он едва начал проникать в духовный мир брата, когда было уже слишком поздно. Эти страницы, следовательно, являются тщетной попыткой искупления.
«Постоянство разума» («La costanza della ragione», 1963) – это история молодого флорентийца, рассказанная от первого лица, формирование которого происходит через различные, нередко тяжелые и болезненные, ситуации и поступки. Это одно из лучших произведений писателя, в том числе и с точки зрения языка и стиля. В книге ощущается скептическое отношение писателя к той эйфории, охватившей Италию в период экономического «чуда» на рубеже 50-60-х гг.
Наиболее интересна из ранних произведений Пратолини его повесть «Виа де'Магадзини». В ней проявились своеобразные художественные черты, присущие всему последующему творчеству писателя.
Роман Пратолини «Повесть о бедных влюбленных», принес его автору широчайшую популярность. Писатель показывает будни жителей одного из рабочих кварталов Флоренции — крошечной виа дель Корно — в трудные и страшные времена разнузданного фашистского террора 1925—1926 годов. В горе и радости, в чувствах и поступках бедных людей, в поте лица зарабатывающих свой хлеб, предстает живой и прекрасный облик народа, богатый и многогранный национальный характер, сочетающий в себе человеческое достоинство, мужество и доброту, верность вековым традициям морали, стойкость и оптимизм.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.