Метелица - [19]
Во время концерта Яков Яковлевич подошел к Мурочке с намерением не откладывать неминуемого объяснения в любви. Признание вышло несколько старомодным, но вполне грамотным. Девушка слушала слова любви внимательно и не без удовольствия.
— Будем же, дорогая Мурочка, среди бурного моря держаться вместе, на зачарованном острове чувств, — эффектно закруглил Яков Яковлевич свое выступление.
Девушка не возражала против зачарованного острова, но решительно запротестовала против обращения:
— Меня зовут не Мурой, а Викой,. — отчужденно заявила она. — Мура сидит сейчас там на подоконнике.
— Ах, так… Тогда я, конечно, извиняюсь, — смутился главбух, только сейчас заметавший, что всецело занятый своим чувством, несколько промахнулся.
— Хотите я позову ее, вашу Мурку, — ехидно предложила Вика.
— Нет, нет, не зовите пожалуйста, — испугался Яков Яковлевич. На вторичное объяснение у него уже не хватало подъема.
На следующий день утром, несколько часов отдохнув, электросиловцы двинули в поредевшем составе в показательный колхоз имени Калинина. Колхоз размещался в уцелевшем имении. Здесь были в наличии обширный дом с колоннами, тенистый парк, пруд с лебедями, античная беседка, словом все атрибуты, необходимые для показательного свиноколхоза. Встречал гостей председатель колхоза товарищ Пальмирский. Это был любезный и изящный молодой человек с военной выпивкой. Пальмирский объяснил, что лишь вчера из колхоза отбыла делегация английских парламентариев и духовных, и потому не все еще в хозяйстве приведено w должный порядок. Действительно, при осмотре свинарника — нового здания, внутри облицованного белым кафелем, с электрическим освещением и теплыми душами, — оказалось, что из него еще не удалена свиноматка с поросятами, обычно обитающая в соседнем совхозе.
— Извините за запах, — извинился перед дамами Пальмирский, потряхивая надушенным платком и, искоса глянув на обслуживающего молодца, загадочно процедил сквозь зубы: «Потом доложите».
В двухсветной зале главного дома был сервирован завтрак из оставшихся от делегации продуктов и напитков. Пальмирский тут же предложил молодым дамам остаться работать в колхозе в качестве свинарок.
— Но мы же, товарищ начальник, в сельском хозяйстве, что называется, ни мур-мур, — наивно возразила Вика.
— О, мы вас научим, — тонко улыбнувшись, отвечал Пальмирский. — У нас на днях открываются курсы, где наряду с сельскими науками, будут преподаваться иностранные языки, балетное искусство, спорт, и конечно, политграмота.
Пока Пальмирский любезничал с дамами, мужчины пошли ознакомиться с одним из главных номеров колхоза — дедом пасечником Трофимом.
Дед Трофим жил уединенно, под горой, в гроте, обвитым плющем и диким виноградом. (Английские парламентарии здесь особенно много щелкали затворами!). Дед еще не успел разгримироваться, и был в полной боевой форме Пимена. — «Еще одно последнее сказание…» — в полголоса запел Барановский, входя в грот. — Чем, дедусь, можешь попотчивать дорогих гостей? Медком или только расплавленным воском?
Оказалось, что у деда Трофима есть более интересное угощение — горячий самогонный запекан. Отведав диковинного, пахнущего коньяком, напитка, электросиловцы вышли поскорей из душного грота снова на воздух. Яков Яковлевич ушибся о притолку и в сердцах помянул черта, дурака, скотину и барбариса прекислого. Барановский, после за пекан а ставший злым и требовательным, придрался к главбуху:
— И с таким запасом слов вы собираетесь прожить до почтенного возраста?! — сказал он презрительно. — Там, куда по всей вероятности, нас вскоре направят, какой-нибудь уважающий себя урка за «барбариса» вас пришьет на месте. И будет прав.
В воскресенье, глубокой ночью, вышли на освещенную яркими прожекторами привокзальную площадь мачтообразный главбух и приземистый главинж треста Электросила. Яков Яковлевич очень изменился за последние бурные сутки. Он весь как бы взвихрился, еще подрос и похудел. В беспокойном взоре его чувствовалась устремленность куда-то ввысь, а может быть и куда-то вдаль. Барановский, напротив, не являл особых признаков отклонения от нормы, разве чуть-чуть распух.
— Через час побегут трамваи, — взглянув на часы, молвил он. — Пойдем, папа Яша, на вокзал, подождем и выпьем пивца.
В зале первого класса начиналась уборка, и злая буфетчица только после длительных пререканий согласилась отпустить друзьям пару кружек.
— Пейте скорей и убирайтесь, сейчас будут сдвигать столы, — нелюбезно предупредила она.
За пивцом Барановский помрачнел.
— Итак, папа Яша, наш праздник окончен, — невесело сказал он. — Завтра можно будет еще поспать, а гам та же пытка огнем и железом.
К их столу подошел рыжий, усатый милиционер.
— Давайте, граждане, уходить отсюда, потому •его приборка, — произнес он строго.
Яков Яковлевич неожиданно возмутился:
— Вокзальный буфет должен быть открыт всю ночь, — с трудом сдерживаясь, прошипел он. — Оставьте нас в покое, товарищ!
Милиционер, сам давно жаждущий выпить, но в силу жестокости своего ремесла обязанный оставаться трезвым до смены, легко пришел в раздражение:
— Давайте лучше не хулиганить, — повысил он голос и протянул свою огромную лапищу к плечу главбуха. — Вставай-ка ты, живо…
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».
Однажды у патера Иордана появилась замечательная трубка, похожая на башню замка. С тех пор спокойная жизнь в монастыре закончилась, вся монастырская братия спорила об устройстве удивительной трубки, а настоятель решил обязательно заполучить ее в свою коллекцию…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.