Метелица - [16]
— Не убивайтесь, дядя, — утешает Володя. — Я по специальности трубы фабричные и другие сильно неподвижные предметы передвигаю, а кондукторша для меня тю просто! Часы вам продвину, это точно!
На вокзальной площади я кинулся, по условию, из вагона искать постового. Володя же остался стеречь кондукторшу и сумку. Но не успел я пробежать и пол пути до вокзала, как Володя меня запыхавшись нагнал.
— Ваш часовой механизм, дядя, уже у меня в полной исправности, — торжествующе проговорил он.
— Ну, и молодец! — до крайности обрадовался я. — Как же тебе удалось часы «продвинуть?»
— Когда вы выбежали и народу в вагоне поубавилось, — рассказывает Володя, — я говорю кондукторше вкрадчиво: Тетенька, зачем нам портить отношения, я вовсе не настаиваю исключительно, что вы часы моего дяди свистнули или для своих друзей спрятали. Может, говорю, их дядя нечаянно обронил, а вы сохранили?
— Чего придумал разбойник! — отвечает. — А кто казну лапал?!
— Пустое, говорю, тетенька, на этом далеко не уедете! Мне опаздывать на футбол и связываться с властью интереса нету. Так поладим что ли?
Кондукторша оглянулась вокруг, сунула руку в сумку и выдает часы:
— На, подавись, прослушал таки, доктор собачий!
— Спасибо тебе, Володичка, огромное, — взволнованно благодарю я. — Других я навряд ли собрался когда купить, так бы и доживал, у людей время клянчил!
— Берите вашу драгоценность, спрячьте куда поглубже, за щеку заложите что ли… Теперь же поспешим, наш двенадцатый, кажется, уже подает.
Я внимательно осматриваю часы и удивляюсь:
— Это не мои, — говорю. — Мои имели черный циферблат, а эти — белый и вообще малые, дамские!
— Вот так история, — оторопел Володя. — Вы уверены, дядя? То-то же мне казалось, что в сумке целый часовой магазин ворочается! Выручка, так сказать, с утра!… Теперь же, гадюка, она уже уехала, придется, видно, дядя, вам носить дамские!
Каприз наркома
Управляющий трестом Электросила товарищ Юхов, вернувшись из обкома к себе в управление, велел никого не принимать. В кабинете, не снимая пальто и шляпы, он повалился в кресло и замеру славно пристреленный. В обкоме ему сообщили, что ночью вторично взята органами НКВД вся головка треста во главе с парторгом.
— Опять, ты Юхов, прозевал, — сказал старший товарищ из обкома. — У тебя контра, враги народа, а ты что, куда глядел?!
Хотя это произнесено было старшим товарищем без всякого подъема, более, так сказать, формально, — Юхов покрылся холодной испариной и беззвучно задвигал губами.
— Конечно, ты теперь возражаешь, — мрачно продолжал старший товарищ, — а нас подвел, не оправдал… Вот что, выпей-ка воды и кати незамедлительно в контору. Секретаря ячейки тебе выделим, ты же сегодня представь нам список своей новой администрации. Смотри в оба, на этот раз органы наверно и тебя лично…
Что «органы» сделают с ним лично, старший товарищ недоговорил. Теперь в кабинете, лежа в кресле, Юхов постепенно оживал: открылись глаза, дернулись конечности, что-то екнуло, засуетилось внутри, потом вернулось сознание.
… — Удавка! На этот раз уж и меня… Пугает, а сами, мерзавцы, дрожат! Действовать! Там, за этой обитой, звукопоглощающей дверью, контора пишет. Делают вид, что ничего не заметили. Пришипились сволочи, ждут!
Юхов взялся за ручку внутреннего телефона.
Через минуту в кабинет решительным шагом вошел благовидный, молодой еще мужчина, инженер Барановский. Он без приглашения опустился в кресло напротив, закурил и довольно дерзко уставился на хозяина.
— Ты, Миша, наверно уже все знаешь? — отнесся к нему старик.
— Что примерно, Савелий Игнатьевич, знаю?! Опять что ли спеклись?
— Спеклись.
— Значит теперь мы на очереди, — решил инженер. — Собачий ящик обеспечен!
— Подожди с ящиком, — нахмурился Юхов. — Вот я тебя хочу главинжем выдвинуть, для этого вызвал. Что на это скажешь?
— Скажу спасибо!
— Нет, ты серьезно, пожалуйста.
— Скажу великое вам, Савелий Игнатьевич, мерси!
— Больше, Миша, выдвигать некого, сам знаешь. Ты же кандидат партии, молодой спец. Боишься?
— Боюсь, говорите? Конечно боюсь, кто сейчас не боится, но не в этом дело. — Барановский поискал главами пепельницу и не найдя ее, энергично сунул окурок и большую, похожую на упитанный шиш, чернильницу, — Сидеть ли под забором, или сидеть на заборе! На заборе, пожалуй, воздушней. Согласен, Савелий Игнатьевич, — задвигайте в главинжи!
— Блатной парень, но свой в доску, — не без симпатии думал Юхов, отпустив нового главинжа. — С ним скорей выплывешь и если уж посадят, то не по проклятой 58-ой, а за какие-нибудь пустяки, за кражу или грабеж.
Юхов снова взялся за телефон и вызвал Яков Яковлевича Танненберга, кандидата в главные бухгалтера.
Вскоре вошел в кабинет очень высокий, худой до костлявости, слегка плешивый господин, лет 45-ти, и остановился посреди комнаты, сверху, словно с горки, мягко улыбаясь хозяину.
— Прошу, присядьте, — поспешно предложил Юхов, тревожно оглядывая чуждого ему человека.
Человек выглядел подчеркнуто опрятно, но был в каком-то старомодном сюртучке, в белоснежной крахмальной рубашке со стоячим воротничком «Монблан» и черным галстуком бабочкой. В боковом карманчике виднелись отлично отточенные карандаши разных цветов и разных назначений.
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».
Однажды у патера Иордана появилась замечательная трубка, похожая на башню замка. С тех пор спокойная жизнь в монастыре закончилась, вся монастырская братия спорила об устройстве удивительной трубки, а настоятель решил обязательно заполучить ее в свою коллекцию…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.