Метелица - [153]

«Зальет свои безики и выставляется! От этой водки уже мозги набекрень», — думал Артем и сердился на отчима.

2

Сегодня высидели шесть уроков, потом еще переписывали экзаменационные билеты по тригонометрии. До вечернего из Гомеля оставалось всего ничего, и топать пехом до Сосновки не было никакого расчета.

Вчетвером — Артем, Лешка, Санька и Максим — они сидели на свежей майской травке под тополем в ожидании поезда. Максим, как обычно, уткнулся в книжку (вот усидчивость, просто завидки берут), Лешка с Санькой спорили о чем-то не заслуживающем внимания, а Артем глазел по сторонам.

Под соседним деревом кру́гом расположилась компания блатных в пять человек. Недавно объявили амнистию, и теперь что ни день, то можно было увидеть этот стриженый народ. В Ново-Белице расходились две железнодорожные ветки — на Харьков и Москву, — здесь разъезжались, делали пересадку, потому на станции всегда было вдосталь ожидающих. Амнистированные прятали свои головы под картузами, но даже издали было заметно: стриженые. Да и кто в конце мая носит картуз.

В компании мужиков по соседству оживленно говорили, пересыпая привычным матерком, перебивая друг друга, потом выпили по очередной, и один из них, молодой, лет двадцати пяти, чисто выбритый, взяв гитару и ударив по струнам, запел с надрывом:

Боля-ать мои ра-аны,

боля-ать мои ра-аны,

боля-ать мои раны в глубоке,

одна-а нарыва-ает,

другая зажива-ает,

а тре-этья открылася в боке.

Он пел еще, так же по-блатному, с завыванием, пока его не остановил скуластый, с волосатой грудью нараспашку:

— Хватит, Косой! Дай погомонить, поезд скоро.

— Гомоните, я чё… Только давай остатки вмажем.

Они еще раз выпили и откинули пустую бутылку к забору.

— Ну так что, не хочешь с нами? В тягло решил? — обратился скуластый к пожилому угрюмому дядьке.

— Сын у меня, уладить надо.

— Сдался ты ему, папочка!

— Поглядим…

— Ну а потом? Дома тебе не полоса.

— Не знаю. Думаю в Гомеле зацепиться.

Этот пожилой заинтересовал Артема. Где-то он его видел, но где и когда? Что-то далекое, очень далекое смутно вспоминалось и не могло вспомниться. В это время Максим глухо пробормотал себе под нос неразборчивые слова, Артем глянул на него, и в голове вдруг мелькнула догадка: «Неужто он?» Постарел, выглядит не таким здоровяком, каким помнился с детства, ну так восемь же лет прошло, и не на блинах у тещи он отсиживался.

— Как знаешь, — продолжал скуластый. — А надумаешь — адресок тебе известен. Приму, мужик ты клевый.

— Был когда-то, да весь вышел.

— Не прибедняйся, Заха-ар!

«Он, точно», — подумал Артем и заволновался, поглядывая на Максима. Надо сказать, батька ведь. Однако долго не решался, сам не зная отчего. Наконец толкнул его в плечо.

— Что? — оторвался тот от книги.

— Погляди вон на того дядьку пожилого, — шепнул ему на ухо Артем.

— А чего на него глядеть?

— Ну погляди!

Максим поглядел и пожал плечами.

— Вглядись хорошенько.

Тот вгляделся внимательней, приморщил лоб, заморгал, начиная, кажется, узнавать.

— Что-то знакомое, а не пойму.

— Да это ж батька твой!

Максим вздрогнул, будто с перепугу, его быстрый взгляд метнулся несколько раз от Артема к Захару и обратно, худое продолговатое лицо еще больше вытянулось.

— Н-не знаю…

— Да он! Точно он, — зашептал Артем. — Я слышал, как его Захаром назвали. Точно! Ты приглядись только. Вон тот скуластый Захаром назвал.

— Вы чего там шепчетесь? — вмешался Лешка, заметив их оживление.

— Отстань, долго объяснять.

Максим узнал батьку, но сидел неподвижно, молча уставясь в одну точку. Раскрытая книга так и лежала на коленях, будто он читает ее, но Артем видел: глядит мимо, и ему стало жалко товарища, Максим стыдился своего родителя, никогда не говорил о нем. Однако это все же батька, родной отец, и он не мог не радоваться его возвращению. Было видно, что он растерян, сильно взволнован и оттого не знает, как поступить.

— Подойди, чего ты!

Максим покачал головой и сгорбился.

— Батька же. Вот чудак.

— Нет… потом. Не знаю…

— Хочешь, я подойду?

Тот снова затряс головой, покривился и закашлялся, избавляясь от хрипоты.

— Все равно в Метелице встретитесь. Он же к тебе и едет.

— Да, наверное. Только не сейчас, не здесь… не при этих. Потом, с теткой Просей…

— Гляди, дело твое.

На станции оживились, начали подниматься с мест, подтягиваться к платформе. Со стороны гомельского моста показался поезд. Поднялся и Захар с компанией, стал прощаться со своими собутыльниками, видно, они уезжали в московском направлении.

У поезда вышла заминка. Артем хотел сесть в один вагон с Захаром, но Максим уперся, потянул в соседний, не желая ехать вместе с батькой. Казалось, он боится встречи с ним.

Так и простояли в тамбуре молча до Сосновки.

* * *

Мать была дома — сидела за зингеровской, еще дореволюционного образца, машинкой и шила белые занавески на окна. Услышав дверной хлопок, приостановила работу и повернулась к Артему.

— Это ты. Чего поездом?

— Шесть уроков, да вопросы на экзамен переписывали. Ты одна?

— Одна. Он, видно, приедет на машине.

Отчим иногда заявлялся на своем новеньком ЗИСе, оставляя его до утра, и когда был в хорошем расположении духа, разрешал Артему гонять по всей окрестности на зависть сосновским хлопцам. Благо никакой инспекцией тут и не пахло. Уже второй год он водил машину как заправский шофер и немало этим гордился.