Метели, декабрь - [43]

Башлыков отвернулся от Рудого, внимательно глянул на нее.

— Боятся. Не нравится ето, — горячо сказала она.

— Кому не нравится? — сразу напал Глушак-сын.

— Людям не нравится.

— Сказала!

— А то не? Не боятся?

— Все?! Кулаки, может! Кулакам надо бояться!

— Правильно, Даметевич! — одобрительно кивнул Рудый.

Даметиха не поддалась сыновьему гневу, даже как будто заупорствовала.

— Брату на брата наговаривают, — говорила громко, настойчиво. — Свояку на свояка. Будто съесть друг друга хотят!

— Опять вы, мамо!

Она разозлилась, набросилась на него:

— Дай сказать людям! Не с тобой говорят! Слова уже не скажи!

— Говорите, да знайте что!

— Правильно, Даметевич! — поддержал Рудый.

— Ты, Андрей, пришел, дак сиди! Не лезь, куда не просят!.. — Она перевела дыхание, пригрозила сыну, всем: — Знаю! Правду говорю!.. — Сдержала себя, сказала тише: — Вот тут у нас свояк есть! Брат мой двоюродный!

— Нашла брата!

— Брат! Халимон! Моя матка и его батька — сестра и брат родные!

— Ето про Корча Халимона! Халимона Глушака, — разъяснил Башлыкову Рудый, с наслаждением затянувшись цигаркой. Было видно, обрадовался спору. Как любопытному случаю.

Миканор с ненавистью глянул на него — нашел забаву. Надо ж, принесло в такой момент, завтра брехня пойдет по всему селу…

— Аге, Глушак, Глушак Халимон, — подтвердила старуха, в запальчивости не уловив тон Рудого. — Дак чего уже на его… — продолжала горячо, доказывая свою правоту — Мало того, что налогами. Дак и в колхоз не пускают! Свет человеку завязали! Так ето надо?

— Сколько ни толкую, не понимает ничего!

Миканор, розово-красный, неловкими руками свернул козью ножку, наклонился к Рудому. Прикурив, зашаркал к полатям, сел. Сгорбясь, густо задымил. Башлыков понимал его: Миканор Глушак, как на судью, смотрел на него, секретаря райкома. Был взбешен словами матери и чувствовал себя таким виноватым, что готов принять любую кару.

Да, было чего волноваться: опорочила старуха, и перед кем — перед секретарем райкома. И перед Дубоделом, который явно не сочувствует, а, похоже, втайне потешается.

— В отношении к кулацким элементам, Авдотья Петровна, — мягко сказал Башлыков, — линия у нас твердая. Кулацкие элементы мы считаем классовым врагом.

— Какой он теперь элемент! — старая пренебрежительно махнула рукой. — Только званье осталось, что богач!

Дубодел хотел поддеть шуткой — не знал, что она такая кулацкая заступница, но старуха не отозвалась на шутку.

Миканор Глушак торопливо, нервно дымил, едва сдерживая гнев.

— Подговорил он вас, что ли! — В голосе его слышалась обида, гнев.

Башлыков уловил, слова эти обращены не только к ней, а и к нему с Дубоделом. Может, даже больше к ним двоим.

— Нельзя же, чтобы брат на брата! — высказала она затаенное.

Сын, разгневанный, соскочил с полатей. Глянул злобно на старуху, заходил нетерпеливо.

Башлыков поднялся с лавки, сказал, что пора идти. Время не ждет. Старуха сразу спохватилась, вспомнила о хозяйских обязанностях.

— Дак когда вернетесь? Чтоб знать…

— Вот как освободимся, — неуверенно сказал Башлыков. — Когда дело сделаем…

— Дадим знать как-нибудь! Когда проголодаемся!

Старуха неловко попросила:

— Может, я что не так. То вы не серчайте… Я от души. Что думаю…

— Не серчаем, — Башлыков покровительственно улыбнулся. — Но со взглядами вашими не согласны…

Он ласково подержал старую за локоть, вышел из хаты. На дворе оглянулся. Все вышли следом, даже старик стоял в рубашке, без шапки. Башлыков позаботился о нем, посоветовал вернуться, чтоб не простудиться. Потом сказал вознице, пусть сидит в хате, ждет.

Заметил, Миканор Глушак ловил его взгляд. Башлыков не подал вида.

На улице Глушак не выдержал.

— Подговорил, должно быть, гад, — сказал виновато. Как бы просил смилостивиться, понять. Добавил злобно: — В семью мою уже влезть хочет!

— Воспитательной работой не занимаешься! — съязвил Дубодел и захохотал.

Башлыков понимал, что Глушак побаивается своего родства, того, что это известно ему, Башлыкову. Да, есть отчего беспокоиться. Такое родство не украшает… Что там ни говори, а родство есть родство. Связь. Связь с кулаком…

Башлыкова взяла досада: такого факта о Глушаке, активисте, партийце, он не знал. Правда, вина здесь больше Глушака, но и сам виноват!

Не впервые, как о давно надоевшем, неприязненно подумал: «Все они тут перемешаны, попробуй разберись!..» За этим как бы заново услышал причитания старухи, ее заступничество за кровососа, взяло зло — жалости никчемной у людей хоть отбавляй! Кровососов самых явных не то что не судят, но еще и жалеют! И хотя бы один, двое по доброте душевной, а то ж не в этой только деревне! Какие сердобольные!

Он с отвращением отогнал эти мысли, обратился к Глушаку:

— С кого начнем?

3

Глушак как бы не соображал. Видимо, никак не мог успокоиться. Наконец спохватился:

— Да вот к соседу можно. — И добавил: — Один из тех, кто особенно упирается. Дятел Василь.

Направились к Дятлу.

Сразу, как ступили во двор, у нового сруба встретилась им пожилая женщина. Шла из сарая с пустым деревянным ведром.

— Эй, тетко, можно в гости?! — стараясь казаться веселым, крикнул Глушак.

— А чего ж, — женщина мельком глянула и на других, обратилась к Глушаку: — Сосед, а редко заходишь что-то…