Метаполитика - [9]

Легко заметить, что четыре основные черты находятся в примечательном соответствии с четырьмя главными функциями животного организма. Ведь каким бы загадочным и диковинным ни показалось нам животное на первый взгляд, мы заранее можем предсказать, что в нем наверняка должен обнаружиться какой-то двигательный аппарат, мышечно-костно-хрящевая основа, во-вторых, система обмена веществ — пищеварение, дыхание, кровообращение, затем волевое начало, получающее внешнюю информацию от органов чувств, внутреннюю — через чувство боли или чувство удовольствия и передающее команды двигательным органам через нервную систему, и, наконец, головной мозг — орган, способный накапливать информацию и сохранять её во времени. (Четвертая функция — единственная, при нарушений или отсутствии которой ни животное, ни Мы не теряет жизнеспособности.)

В зоологии спросить «как существует данный организм?» означает спросить «как в нем осуществляются четыре главнейших функции?».

Попробуем и мы свести вопрос об устройстве любого человеческого общества к вопросу о том, как в нем организованы труд, распорядительство, управление и миропостижение.

При таком подходе есть надежда, что обнаруженные закономерности нам удастся перенести из оседло-земледельческой в другие эры, протянуть их вперед и назад. Ибо все четыре функции мы безусловно обнаружим и в индустриальном Мы (только с еще более резкой дифференциацией), и в Мы кочевом (как правило, в слитом виде). Действительно, до перехода к оседлой жизни каждый член племени был одновременно тружеником и воином, он же — владельцем имущества и распорядителем над трудами семьи, он же — через выборных вождей — активным участником центральной власти, он же — жрецом домашнего очага, хранителем и главным звеном в передаче сокровища родословной. Разделение этих функций, расслоение на классы происходило медленно, но, когда произошло, явило замечательное единообразие во всех частях света. Жрецы, нобилитет, свободные граждане и рабы — в Древнем Риме; духовенство, дворяне, горожане и крепостные — в Европе; брахманы, кшатрии, шудры и вайшьи — в Индии, — все эти сословно-кастовые окаменелости, так же как платоновское деление граждан идеального Города на золотых, серебряных, медных и железных, отражают изначально верную политическую интуицию, сводящуюся к простой мысли: для того чтобы государство могло правильно существовать, в нем кто-то должен трудиться, кто-то распоряжаться трудом и его результатами, кто-то властвовать и сражаться, кто-то постигать мироздание и его законы. На языке метаполитики то же самое будет звучать так: воля Мы должна обеспечить себя со стороны низших воль — растительной, животной, неорганической (трудом), со стороны индивидуальной человеческой воли (распорядительством), со стороны воль других Мы (центральной властью и армией) и со стороны Высшей Воли (постижением Божественного начала во всех его ипостасях).

Итак, трудовая, распорядительная, правящая и миропостигающая — вот четыре основные функции, характеристику которых нам надо знать вдобавок к географическому положению, численности населения и уровню развития производительных сил любого Мы, чтобы иметь о нем полное представление.

Причем аналогия с животным, организмом на этом этапе рассуждений кончается. Дифференциация функций у развитого животного зашла так далеко, что двигательный аппарат — мышцы, кости, хрящи образуют одни клетки; легкие, сердце, желудок — другие; нервную систему — третьи. В Мы же, покуда речь идет о реальной жизни, а не о фантазиях Хаксли, для осуществления каждой из четырех функций имеется один и тот же строительный материал — человек. Изменять человека как физиологическую особь Мы не в состоянии. Но зато оно имеет другую возможность приспосабливать его для своих нужд, для выполнения различных функций: по-разному накладывая на своих граждан границы-запреты, создавая различные социальные я-могу.

Выше я говорил о том, что, царства я-могу различных людей не могут быть исчислены ни в каких метафизических квадратных милях и сравнены между собой. Граница этого царства на многих участках проходит в сознании самого человека и часто бывает настолько расплывчата и неопределенна, что всякая возможность мало-мальски точной оценки исключается. Еще чаще она просто относится к различным сферам деятельности. Было бы чистой нелепостью сопоставлять между собой я-могу талантливого музыканта, опытного моряка, ловкого афериста, способного инженера, атлета-рекордсмена.

С социальным я-могу дело обстоит совсем иначе.

Границы его определены социальным положением человека, обозначены с достаточной четкостью и поддаются объективной оценке. Социальное я-могу представляет собой не что иное, как совокупность реальных, прав и возможностей, предоставляемых человеку законом, обычаем или установившейся практикой человеческих отношений. Если сумма этих прав окажется одинаковой, мы с полным основанием сможем утверждать, что социальные я-могу музыканта, моряка, афериста, инженера, спортсмена равны между собой.

Неважно, какой масштаб мы выберем для оценки того — или иного права. Важно, что вся сумма их может быть исчислена в том или ином масштабе; она-то и представит арифметическое выражение размеров социального я-могу. Право дышать воздухом, ходить на двух ногах, пользоваться для работы некоторыми инструментами, спать под крышей, получать три раза в день похлебку — вот примерный абрис социального я-могу раба античных времен и современного раба, узника концлагеря. Оценим ли мы такое я-могу единицей или одной сотой — главным останется то, что мы признали их равными между собой. Прибавив к этой сумме прав (а точнее, бесправия) право свободного переезда, право искать работу за подходящую плату, право иметь семью, право владеть личным имуществом, право участвовать в выборе местных и центральных властей, мы получим социальное я-могу, отражающее одинаково положение римского гражданина времен республики, американского фермера после войны за независимость и современного рабочего в демократическом государстве.