Метаполитика - [61]
И тем не менее распорядитель-служащий демонстрирует необычайную историческую живучесть. Его позиции укрепляются не только неведеньем центральной власти. Неведенье трудового народа также скорее соглашается терпеть над собой назначенного чиновника, нежели частного владельца. Когда обширное социальное я-могу распорядителя связано лишь с занимаемым постом, а не с личностью человека, зависть меньше терзает душу большинства и социальный мир становится легче достижимым. Распорядителем-собственником может быть только человек определенных способностей, распорядителем-служащим может быть всякий — лишь бы он готов был исправно следовать приказаниям начальства и инструкциям. Свободных предпринимателей часто поражает отсутствие деловых качеств у «деловых людей» тоталитарных государств, то есть у чиновников. Они не понимают, что в условиях строгой чиновничьей субординации выдающиеся качества становятся пороком, а сокрытие, подавление или, еще лучше, отсутствие их — добродетелью. Они также не отдают себе отчета в том, что отсталый народ порой и не имеет достаточного числа способных, знающих, ответственных и энергичных людей для формирования распорядительной функции на частнособственническом принципе; на служебном же принципе распорядительную функцию можно построить всегда, из любого человеческого «материала».
Здесь мы вплотную подошли к важнейшему моменту — к личным качествам распорядителя.
в) Угроза оптимальному распорядительству со стороны неведенья самих распорядителей.
«Кто способен предвидеть и предусматривать, тот и господин» (4, с. 3). Это замечание Аристотеля в переводе на язык метаполитики будет звучать так: «По выбору веденья распорядитель должен значительно превосходить средний уровень». Мало того что ему надлежит быть прозорливым, внимательным, знающим, сообразительным, целеустремленным, обладать чувством личной и социальной ответственности — уровень веденья его должен быть так высок, чтобы ему было по силам совладать с конкрето незаурядного богатства и влияния, связанного с распорядительством, не ослепнуть от блеска золотого тельца.
По страницам реалистических романов XIX и XX веков бродят десятки героев одной и той же судьбы: пылкий, одаренный юноша вступает в жизненную борьбу, исполненный лучших намерений и высоких идеалов, но чем большего успеха он добивается благодаря своим талантам, тем становится грубее, эгоистичней, безжалостней, тем полнее жажда богатства и власти подчиняет себе его душу. Нечто похожее происходило много раз в историй и с целым сословием распорядителей. Проявляя в начале своего поприща незаурядные деловые и нравственные качества, оно достигало заметного процветания, но затем конкрето самого этого процветания становилось той почвой, на которой неведенье распускалось пышным цветом и в конце концов заглушало все достигнутое.
Любая из трех возможных форм распорядительства оказывается уязвимой для проникновения неведенья — каждая на свой манер.
Служебное распорядительство нуждается в преобладании выбора веденья, как никакое другое. Честный, исполнительный, знающий чиновник, преданный долгу, готовый «за совесть» исполнять свои обязанности лучше, чем «за страх», — вот главное условие, при котором служебная форма может быть достаточно эффективной. Возможно, при своем зарождении в переходные эпохи она в значительной мере опирается на то, что под рукой есть достаточное количество людей высокого уровня веденья.
Так, население Малой Азии под управлением завоевателей-сельджуков поначалу почувствовало некоторое облегчение после изощренного грабежа, которому его подвергали византийские чиновники, вконец распустившиеся при слабой династии Ангелов. Турки даже «предоставили свободу крепостным и рабам из поместий византийских феодалов» (56, с. 8), и поначалу каждый воин-ленник довольствовался сбором одной десятой урожая со своего лена. Должно было пройти несколько десятилетий, прежде чем он, поддаваясь развращающему действию богатства, вошел во вкус и начал грабить отданных на его волю крестьян не хуже своих предшественников.
После завоевания Англии «простые нормандцы сделались богатыми и влиятельными людьми в новых владениях их государя. Каждое поместье, крупное или мелкое, жаловалось на условия службы его владельца по требованию короля». Конечно, «военнослужащие» Вильгельма Завоевателя не были самыми гуманными распорядителями, но, по крайней мере, привычка к воинской дисциплине удерживала их от бессмысленных жестокостей по отношению к управляемым. Пятьдесят лет спустя ленные владельцы из старательных слуг короны превратились в жадных и непокорных грабителей, ослепленных страстью наживы и власти. Англия оказалась «в руках баронов, и их насилия дают понятие о тех ужасах, от которых ее спасало суровое правление норманнских королей» (20, т. 1, с. 102, 121).
Так и в наши дни — расширение служебной формы распорядительства, связанное с переходом в индустриальную эру, не приводит сразу к заметному экономическому спаду только в тех странах, где высокий уровень зрелости обеспечивает на первых порах народное хозяйство кадрами квалифицированных и ответственных руководителей. Можно безнаказанно национализировать некоторые отрасли промышленности, если администраторы, поставленные управлять ими, воспитывались в традициях веденья. Можно национализировать даже все хозяйство вплоть до мелких лавок, мастерских, аптек, если при этом оставить прежних владельцев заведующими — по привычке они будут выполнять свои обязанности с прежним старанием.
